— Слыхал, Дови, парнишка-то платы за постой требует! — выдавил он из себя, задыхаясь.
— Боюсь, малец, что с серебром у нас туго.
Дови присел рядом с Треммом, что как раз натягивал просохшие штаны.
— Возьмем его с собой. А-а? — шепнул он, потом добавил еще тише, но Старкальд расслышал: — Продадим Холлю. Он купит.
— Не обращай внимания на моих невоспитанных спутников, воробушек. Они ничего не смыслят в приличиях, — отмахнулся Тремм. На лице его блуждала все та же лукавая улыбка, такая острая, что, казалось, об нее можно порезаться. — Мы отплатим тебе сторицей за все хлопоты. Брат мой Мялле как раз любит таких маленьких сорванцов.
Он подал Старкальду руку, и тот замер — отчетливо понял, что вне зависимости от того, пожмет он ее или нет, сейчас случится что-то жуткое.
Сзади его уже обходили.
Мальчик резко рванул в сторону, но Тремм вцепился в его запястье своей объемистой клешней так, что затрещали кости.
— Давай вяжи! — крикнул он собратьям.
Старкальд попытался вырваться, двинул коленом промеж ног налетевшему Крюсу, но внезапный удар сшиб его на пол, выбив весь воздух из легких. Перед глазами помутилось.
— Куда собрался, дружок? — прогремел над ним Дови.
Он заломил Старкальду руку и навалился сверху так, что тот едва мог вздохнуть. В панике второй рукой мальчик нашарил перед собой какую-то доску и со всей силы махнул ей за спину.
Насевший на него взвизгнул, как свинья, и подался в сторону. Неимоверным усилием мальчик освободился, нырнул под неповоротливым Крюсом и метнулся по темному коридору, полагаясь лишь на память, подсказывающую, где завал из каменных блоков, где провалились полы, а где следует пригнуть голову, чтобы не разбить лоб об упавшую балку.
Сердце гулко колотилось — он не успевал даже думать. Слыша за спиной яростные окрики, Старкальд, как стрела, пролетел главный зал, ставший внутренним двором от того, что рухнула крыша. Вот он уже у поваленной стены.
Уйти в лес, там его не найдут!
Вдруг прямо перед ним возникла чья-то фигура. В воздухе засмердело гнилью. Старкальд рухнул на землю и прижался к траве. Поднял голову и застыл.
Лауред. Ярко-синие глаза, блестящая маслянистая кожа, искаженное лицо. В точности, как сын.
Мальчик похолодел под его жутким мимолетным взглядом, но старик отвернулся и проплыл стороной к монастырю.
Оттуда как раз выбегал неуклюжий Дови.
— Ты кто еще такой? — послышался его удивленный голос.
Затем он заорал. Громко и протяжно, как кричат те, кого сжигают на костре. Мальчика так пронял этот вопль, что пришлось зажать уши. К тому моменту, как он вскочил и зашатался на ватных ногах, вопль оборвался и перешел в жалобный скулеж.
Старкальд увидал, как тело его ухнуло наземь с дырой в груди, какую сотворить способна разве что огромная кавалерийская пика.
Из руин донеслись крики. Сперва это были грозные возгласы и брань Крюса. Но вот в проломе мелькнула тень, и их сменил глухой вопль, перешедший в хрип.
Мальчик побежал к лесу, подальше от этого кошмара. Он сорвал ногти, пока забирался на одно из знакомых высоких деревьев с удобной нишей, где можно было отсидеться и сообразить что произошло. Отсюда открывался хороший обзор на руины монастыря, розовевшие в лучах зари.
Лауред теперь порченый, твердил себе Старкальд! И никак не мог поверить. Перед глазами вновь и вновь восставал темный лик старика.
Что же делать?
Лес меж тем просыпался. Вокруг приветливо щебетали птицы, в кустах гудели сверчки. Солнце поднялось высоко и отчаянно палило. Словно и не было никакого ужаса, что приходил ночью.
Старкальд изнемогал от голода. Тело трясло, как в лихорадке. Еда осталась в убежище, но как теперь туда попасть?
Он вспомнил, что порченые не особенно жалуют дневной свет и обыкновенно прячутся от него в норах, пещерах и глухом лесу. Быть может, Лауред ушел?
Стараясь не шуметь, Старкальд слез, обошел темнеющий труп Дови, вокруг которого вились тучи жужжащих мух, и высокой травой добрался до руин.
Узкий коридор заливала кровь. Удушливый смрад за утро не выветрился. На цыпочках он поплелся к дальней части монастыря, вслушиваясь в каждый шорох.
Старика он нашел на своей лежанке — тот сидел у погасшего очага, уперев лицо в окровавленные ладони. Перед ним у поленницы распластался Тремм, дыхание которого вырывалось с присвистом, рука зажимала пробитый когтями бок. Даже в полутьме одного вида на него хватило, чтоб понять — скоро и он обнимет землю.