— Гдже тжы? Гдже тжы? Не ходжи.
Только бы не закричал.
Зверь остановился в пяти шагах от него и уставился в пропасть. Свалить его быстрым ударом? Старкальд не чувствовал в себе сил. И близко не подберешься — успеет отскочить, поднимет шум и перебудит весь скитальцев муравейник.
Старкальд осознал, что все еще стискивает камень.
Прежде чем измученный, доверившийся инстинктам разум дошел до возможных последствий, снаряд вырвался из его руки и треснул сквернеца в ухо.
Тот бессильно обмяк и, как мешок, свалился в черноту. В ужасе от того, что натворил, Старкальд затаил дыхание, ожидая, что вот-вот пещеру огласит гулкий удар. Тогда ему конец. Но тишина приняла тело — ни звука не донеслось из провала, словно глубина его была нескончаема.
Не вполне осознав свою удачу, Старкальд вновь потащился в ту сторону, куда тянул его призрак. Напоследок он еще раз обернулся и поднял глаза на облепивший верхотуру и потолок скитальцев расплод. Скривился. Дружину бы сюда. Выжечь и порубить всю эту мерзость. Числом можно взять.
Оскальзываясь на ледяной корке, он одолел небольшой подъем и, припадая на одну ногу, выскочил на поляну, светлевшую в уходящей ночи.
Сердце застучало быстрее. Вырвался! Вернулся в мир живых!
Место было незнакомым. Повсюду голые камни.
Темнеющий силуэт Плетеных гор пролегал далеко по правую руку. Сорнец поднял голову к небу и разглядел угольки звезд. Божий Кнорр — самая яркая из них, появлялась на востоке. Она-то ему и нужна.
Призрак Аммии зачем-то отчаянно звал его в Искорку, но путь Старкальда лежал не туда. Уже совсем скоро он засомневался, видел ли девочку на самом деле. Разум все же взял верх — смешно было даже думать о том, что княжна каким-то образом могла оказаться здесь и пробудить его, спася тем самым от неминуемой смерти. Наверняка, этот морок породил его горячечный разум.
На пути возник корявый молчаливый лес. Широкая просека безошибочно указала ему направление к тракту. Теперь не заблудится.
Сырая промерзшая одежда давала о себе знать, и Старкальд дрожал мелкой дрожью, пока пробирался по ковру из мертвой листвы, цепляясь за стволы дубов, то и дело озираясь, страшась вновь наткнуться на порченых. Изо рта его вырывались облачка пара.
Странно было наконец оказаться на свободе, чудом избежать смерти и вырваться из логова нелюди, чтобы вновь плестись к месту, где на него напялят невольничью робу.
Чем дальше он уходит от пещеры, тем смелее становился и тем больше верил в то, что все это — не сон. Одному Шульду известно, как он не замерз насмерть.
Вместо камня Старкальд подобрал толстый короткий сук, вполне годный в качестве дубины. Под одежду насовал сухих листьев, чтобы сдержать тепло собственного измученного тела. Запалить бы костерок, да нечем.
Вновь он вспомнил про Ядди.
Вернуться и до полного окоченения искать его тело среди погибших? Нельзя — он единственный, кто поможет Гирфи. Да и сам он еще не вполне спасся. Холод пробирал до костей и растворял последние крохи жизни. Временами Старкальд тер ледышки-руки друг о друга и дышал на них, чтоб хоть немного согреть. Точно так же он замерзал в лесном шалаше двадцать лет назад.
Все бы отдал за тот теплый меховой плащ!
К пересохшему горлу то и дело подкатывала тошнота. В груди кололо и саднило. Сорнец едва держался на ногах и ковылял только за счет воли и неудержимой силы, что влекла его к Гирфи. Все помыслы сошлись на ней. Ее бледное испуганное лицо и глаза цвета моря вновь и вновь возникали перед взором. Шаг за шагом. Он дойдет. Он все сделает, только бы вытащить ее, освободит хитростью или острой сталью.
Разглядев на опушке розоватые шляпки сыроежек Старкальд понял, насколько голоден. Он припал к земле и дрожащими руками принялся срывать грибы и запихивать их в рот прямо как есть — грязными, вместе с корнями и налепившимися листьями. Желудок заурчал, но пищу принял, и это несколько подкрепило его.
Наконец он выбрался из подлеска навстречу занимающемуся рассвету. Горы вдалеке подернулись алым. Солнце поджигало верхушки деревьев и возвращало в мир отобранные цвета. Но почти не грело. Вот она, свобода, не сулившая ничего, кроме смерти. Он побрел к востоку и скоро, за очередным пригорком, увидал дорогу, по которой их везли.
Рана на бедре, укрытая съехавшей повязкой с пятнами засохшей крови, выглядела скверно. Глубокие царапины и ссадины на спине тревожили меньше — они хотя бы не мешали идти.