Снег это или пепел?
Под утро Искорку окутывала томительная мертвенная тишина, и если бы не редкие огоньки, изредка вспыхивающие подле сторожек, можно было подумать, что всякая жизнь оставила город, и он никогда не проснется. Но лиловое небо прояснялось, и с рассветом пробуждались привычные звуки. К княжьему холму несло отголоски неясных фраз, угрюмую перебранку псов и мерное бренчание колокольцев — где-то запрягли первые сани. Но не веселье чудилось в этом перезвоне, а проводы к посмертью.
Княжна предполагала, что без крови не обойдется, но случившееся на домстолле не пригрезилось бы ей и в самом жутком сне. Она закрывала глаза и снова слышала те крики. Перед ней восставали залитые кровью, искаженные от ужаса и боли лица умирающих, и дрожь пробегала по всему телу. Виделся ей и этот безумный взгляд — свирепая самодовольная улыбка, упивающаяся страданиями и смертью. Именно Крассур оказался тем, кого более всего следовало опасаться.
О Феоре нет никаких известий, Астли мертв, Тильн мертв, Раткар мертв, многие сварты также полегли — и искровцы, и загривчане. Крассур умудрился одним махом разделаться со всеми, кто мог ему помешать. В зал ворвались едва ли не семь дюжин его людей вместо обещанных четырех. Никто и вообразить не мог, что он успел набрать так много. Численный перевес позволил легко сломить всякое сопротивление. Они пощадили лишь тех, кто тут же поклялся Крассуру в верности.
Что теперь будет?
Вопрос этот звенел в ее голове, словно отголосок Погибели.
Отчаяние настолько поглотило ее, что разум отказывался связно мыслить, то и дело возвращая ее к кровавой бойне. Первые часы она билась в истерике и ревела, исторгнув из себя столько слез, что хватило бы наполнить целый пруд. Потом чуть успокоилась и уступила сну, но на утро накатывающий волнами мрак только стал гуще. Реальный мир затмил жестокостью самый дикий кошмар, и сбежать из него было некуда.
В ночи перед домстоллем среди осколков прошлого и будущего Аммии удалось отыскать нечто важное, однако тревоги и волнения так поглотили ее, что воспоминания об этом улетучились, едва она с рассветом открыла глаза.
Старкальд жив. Отчего-то Аммия была убеждена в этом заранее и оказалась права. Она набрела на него в тенях. Во сне он видел ее, как Тряпичник или тот странный человек в склепе. Желала бы она знать, откуда у сорнца такой дар. Все это так непросто.
Ее детские заботы меркли перед тем, с чем столкнулся он сам. Раненый, продрогший, безоружный, очутившийся в самом сердце логова порченых. Она попыталась помочь и указала путь к выходу, но видение растаяло, и Старкальд потонул во мраке. Связывающая их тонкая нить оборвалась, больше ей не удавалось нащупать ее. Должно быть, он погиб.
Впрочем, теперь все это потеряло какой-либо смысл. Нет нужды обличать ложь Раткара, ибо изрубленный труп его уже глодают черви. Взамен появился другой властитель, еще безумнее и свирепее.
На дверь ее вделали с наружной стороны засов. Ее пускали только до отхожего места, и то под присмотром. Аммия жутко боялась, что Крассур распорядится запереть и ставни. Тогда покои ее окончательно превратятся в клетку, и от одиночества она сойдет с ума.
Остывший завтрак приносил один из ее новых стражников — лысый наемник с Белых островов, что едва-едва понимал наречие снегов. Лицо у него было каменное, чуждое всяких эмоций. Одним своим видом он показывал, что с ним шутки плохи.
— Где Кенья? — спросила она у него на второй день.
Тот не ответил, а когда Аммия повторила, коротко гаркнул, не удостоив и взгляда:
— Закрой рот!
Сегодня с прислугой переселился сам Крассур, и Аммии оставалось лишь надеяться, что ее челядь просто прогнали, а не пустили под нож. Властные окрики нового хозяина то и дело гремели за стеной, заставляя ее съеживаться у окна, где она проводила почти весь день.
Город бурлил, будто котелок, под которым ярился жаркий огонь. С улицы временами слышались вопли, ругань и конское ржание. К воротам подходили какие-то люди и что-то настойчиво горланили. Они сбивались в ватаги, выкликали брань, и тогда стража Крассура разгоняла их. Во двор въезжали посыльные и поверенные с лицами отнюдь не безмятежными. То и дело сапоги их отбивали дробь на лестнице.
Аммия смогла подслушать лишь обрывки разговоров. Они докладывали Крассуру о стычках с простолюдинами, взявшими в руки ножи, вилы и косы в ответ на убийство их братьев и отцов, о вспыхнувших на окраинах столицы бунтах и разъездных отрядах глиняной дружины, которые постепенно стекались в Искру после очередного оборота по трактам. Крассур раздраженно приказывал горожан не трогать, а возвращающихся свартов вербовать в свои ряды и тут же выплачивать подъемные серебром.