— И ты рассказываешь это мне. Откуда такая откровенность? — с подозрением спросила княжна.
— Я думаю, мы с вами подружимся. А друзья делятся маленькими секретиками.
Палетта кончила с завязками и глянула Аммии в лицо. Лисья улыбка ее нисколько не убеждала.
— Я должна буду произнести какие-то слова?
— За это не беспокойтесь. Призывная песнь — дело мое и моих послушников. От вас потребуется только стоять в нужном месте, чтобы узреть первый луч восходящего солнца и принять его в себя.
— Но я ведь могу помешать. Закрыть глаза, вырваться, закричать.
— Княжна, сейчас не время для юношеского бунтарства. Это лишь разозлит небесного владыку, да и Крассур не обрадуется. Он может объявить вас помешавшейся и надолго сокрыть в темнице, а сам будет править от имени регентствующего совета. Нужно ли вам это? Вы и так выглядите нездоровой. Поймите, что, приняв в себя частичку божественного света, вы не исполняете чью-то прихоть, а служите своему Дому. Людям необходимо во что-то верить. Стать хранителем — это великая честь для всякого последователя Шульда. Только упшуны могут отринуть его свет и жить, полагаясь лишь на низменные желания, как скот в загоне.
— Я не упшун. — вздохнула Аммия, хотя уже не была в том уверена.
Упшунами называли в среде храмовников тех, кто не поклонялся никаким богам. Число их все росло — и не мудрено, ведь на еженощные молитвы и щедрые жертвоприношения жизнь всякий раз отвечала новыми тяготами и лишениями. «Боги давно покинули Нидьёр, оставив эту проклятую землю для чудовищ, да и тем недолго отведено», — твердили они.
Раньше она не представляла, как можно не видеть проявлений божественного. Благодатная Песнь Хатран не умолкает уже тысячи лет. Багровое око Умирающего Творца каждое утро озаряет небосвод. Каким надо быть простаком, чтобы не верить собственным глазам и ушам?
Но гибель Данни и все, что случилось потом, крепко поколебало ее убеждения. Теперь она уже не знала, где искать правду.
Палетта закончила поправлять платье, смахнула невидимую пылинку с плеча княжны и принялась заплетать ей волосы в две строгие косицы. На Аммию вдруг навалилась странная усталость, она попросила стул, буквально ощущая, как колдунья опутывает ее чарами, будто паук склизской паутиной. Усевшись перед зеркалом, Жердинка едва не заснула от ее однообразных ловких движений. Так хотелось, чтобы все поскорее закончилось.
Наконец приготовления были завершены. Макушку княжны украсил венок из багряноцвета, что как нельзя лучше гармонировал с ярким ее платьем. Это был цветок для особых зимних церемоний. Сказывали, что в древности, желая порадовать Хатран, заскучавшую от безликих снежных просторов, Гюнир наделил его даром, что позволял сохранять сочные краски даже в стужу.
Палетта вывела ее во двор. Здесь уже ожидала десятка свартов в парадных доспехах, сверкающих в слабом лунном свете. Багровые плащи и гербовый стяг трепал легкий ветерок. Никого из них она не знала. Снег застилал глаза, залеплял веки. Ноздри щипало от мороза, но холода она совсем не ощущала, будто огненный шелк взаправду обладал чудесными свойствами. Платье не намокало, не тяжелело и не липло к телу — вода скатывалась с него, как с листа орешника.
Аммии помогли взобраться в неудобное женское седло, и отряд сомкнулся. Они проехали по опустевшим натоптанным улочкам и плотным строем выбрались к окраинному пустырю, где вдоль дороги тянулась вереница встречающих. Дружинники оттесняли толпу, дабы освободить путь, а шумный народ, уже подвыпивший и повеселевший, большой гурьбой валил прямо по сугробам, захлестывая венец холма, над которым тлели искорки засыпающих звезд. Никому не было дела до поветрия — отчего-то простой люд уверовал, что Шульд рассеет всякую заразу и к полудню о страшной болезни можно будет забыть.
Именно здесь, а не на широкой рыночной площади, собирали людей для нечастых религиозных церемоний, ибо отсюда открывался хороший вид на поднимающееся рассветное солнце — Шульдово Око.
Подъезжая к вершине, Аммия обернулась и окинула взглядом обитаемую часть города, видимую отсюда как на ладони. У самой реки, в районе беженцев плотно жались друг к другу низенькие бараки и сросшиеся с земляными валами хибарки, крыши которых сгибались под тяжестью снеговых шапок.
Чуть выше темнели фронтоны длинных домов и богатых особняков, что выстраивали на манер княжеского. За ними взбирались к холму по центральным улочкам лавки торгашей и ремесленников. Обнесенная посеревшей от инея крепостной стеной, Искра готовилась к наступлению холодов. В небо уходили столбики дыма, в редких окнах теплился огонек.