— Тогда куда? Неужто на юг?
Этого Феор страшился больше всего. Стоит ей вырваться с северной части Нидьёра, шансы на перехват Аммии растаят, как снег по весне.
Они говорили долго, и Крассур, поначалу недоверчивый и ворчливый, совсем переменился: с него слетела присущая ему спесь и залихватские повадки местного царька. Он живо стал интересоваться и поветрием, и поимкой Палетты и всеми прочими делами. Феору, которому приходилось пересиливать себя, чтобы вести беседы с этим зверем, показалось, будто он осознал, что останется совсем один в напустившейся на него темноте, если не решится помогать им. Крассур боялся этой темноты больше всего на свете.
— Лучше бы вы спросили, зачем эта стерва вообще все устроила! — сказал Крассур наконец. — Она могла уйти с девчонкой и раньше, когда та сама пыталась сбежать. Палетте ничего не стоило прикончить мальчишку и раствориться в ночи. Тогда бы ее точно никто не нашел.
Ни Феор, ни Имм не знали того, что Аммию поймала именно Палетта. Первый советник попытался развить мысль Крассура:
— Значит, сам ритуал был ей необходим. Она желала заполучить нечто в свои руки и уйти только потом.
— Быть может, все же в Сорн она подалась? — закинул идею Крассур. — Сафьяновый барон выложил бы за нее немалый куш. Он бы втрое приумножил свои владения, если бы на ней женился.
— Четвертый правитель Дома за четыре месяца? Это уж слишком.
— До Сорна две недели пути. Люди Кайни нагонят ее, — сказал Имм.
— Хотелось бы верить, — отозвался Феор.
После них к ослепшему вошел слуга с подносом, на котором гремели горшочки с целебными мазями. Сначала Крассур погнал было его прочь, но тут же одумался и позвал обратно.
Сойдя с крыльца и убедившись, что их никто не подслушивает, Имм молвил:
— Боюсь, звездочтица все же отправилась в Горсах, к своим.
Стояла тихая морозная ночь. Небо усеивали тусклые крапинки звезд.
— Ждущие… — отозвался Феор, — тогда что это был за ритуал?
— Я размышляю о том же. Аммия не ясноглазая. Один Шульд знает, зачем она им могла понадобиться.
— Ты уверен, что не ясноглазая?
— Нет никаких свидетельств, — пожал плечами Имм.
Ответ его прозвучал не столь решительно, как в тот, первый раз. Феор напрягся.
— До Горсаха сотни верст. Это три месяца пути. А зимой и того дольше.
— Палетту ничто не удержит.
— Расскажи об их божестве.
— Этот тот, кто никогда не будет рожден, тот, которого не существует и никогда не существовало. Он придет из иного мира, дабы царствовать в нашем. Большего я не знаю. Нам нужен кто-нибудь из их секты.
— В городе их не осталось? У Палетты было несколько человек свиты в черных рясах.
— Нет. Все они лишили себя жизни у Колонны.
Феор задумался, потом прищурил глаза и закивал.
— Я поговорю с Кайни. Его молодчики выцепят кого-нибудь в Башнях.
Имм хотел возразить, но Феор тут же заверил его, что вреда никому причинять не будут. Храмовник кивнул, запахнул ворот шубы и сказал напоследок:
— Прости, Феор. Это я виноват. Если б я послушал тебя, всего этого можно было избежать.
— Вряд ли. Не одного тебя она обманула.
Отказавшись от охраны, Имм побрел в сторону храма, а Феор воротился в Зал Мудрости и заснул прямо там, за столом, хоть долго поспать ему не дали.
Он очнулся и протер глаза, заслышав на княжьем дворе какую-то перебранку. Толстые оплывшие свечи едва разгоняли мрак в пропахшей табачным дымом опустевшей зале. Замызганный стол покрывали берестяные свитки, карты, чарки с недопитым медом. Сивур с вечера ушел в гридницу, и кроме самого Феора, ночевать здесь остался лишь Кайни, который крепко храпел под толстым одеялом в откуда-то взявшемся кресле.
Стараясь не разбудить умученных советников, в залу вошел сварт, но увидав, что Феор проснулся, прошептал:
— Там у южных врат … люди пришли…много. Человек сорок. Замерзают. Уходить не хотят, ложатся прямо в снег.
Тут же перестал сопеть Кайни.
— Какие еще люди? — не открывая глаз, спросил он. — Скажи толком!
— Не говорят они ничего! Стучат в ворота и плачутся! Жалко их. Может, пустить? Сгинут ведь.
Соляной король открыл заспанные глаза, бросил недовольный взгляд на Феора.
— Из деревень что ли столько набралось? — пробурчал он.
— Пойду, гляну сам, — сказал первый советник и стал накидывать на себя полушубок.
Голова его трещала от духоты и непрерывного гомона прошедшего дня, хотелось вдохнуть свежего воздуха.