Всю дорогу Старкальд думал, как лучше пробраться в город. Пойди он прямо к воротам, весть о его прибытии тут же разлетится по всем домам. Кроме того, в страже могли оказаться загривчане, видавшие его на Могилах. Эти не допустят, чтоб он даже рта открыл.
Потому сорнец не стал съезжать к воротам, а проскакал вдоль речки до яблоневых садов за мельницей, где вытянул из схрона утлую лодчонку, на которой когда-то катал Гирфи. Лошадей он оставил там же, надеясь утром за ними послать. Бережно он отвязал Рчара, дотащил его до спущенной на воду лодки, сел сам и вставил весла в уключины. К тому времени уже совершенно стемнело, и речка засеребрилась от луны.
Каменистый берег стерегли дружинники, которых он видал еще посветлу. На воду они совсем не смотрели, ибо следили только за тем, чтоб никто не вздумал уйти из самого города. Все же Старкальд состорожничал и причалил у тайного места, где из-за зарослей осоки его никак нельзя было заметить.
Тарм рассказал ему, что Толстый Никс по старости ушел из дружины, потому не нужно было думать, в чей дом постучать.
— Кого опять принесло? — послышался за дверью сварливый голос.
— Друга, которого не ждешь.
Дверь отворилась, и показался Никс, широкомордый бочкообразный увалень с седоватыми усами торчком, больше походивший на медведя, разбуженного посреди спячки. Он поднял над собой масленку и непонимающе воззрился на Старкальда, что удерживал на руках бессильное тело Рчара. Наконец, лицо Никса прояснилось, глаза округлились, он отступил на шаг и затылком ударился о бревно притолоки.
— Как же это? Кто передо мной? Не призрак ли ты?
— Да рассеется мрак. Не призрак, как видишь.
Толстый Никс помотал головой, похлопал себя по щеке. От него явственно несло хмелем.
— Ничего не понимаю. Мне же сказали, что ты…
— Тебя обманули.
Никс посторонился, пропустил Старкальда в дом и закрыл за ним дверь.
— Так ты живой? Голова кругом идет.
— Живой, живой!
— А кто это с тобой? Не заразный?
— Раненый.
Старкальд уложил Рчара на лавку и обернулся к старому другу. От одного вида ветерана его малого отряда у сорнца защипало в носу и едва не выступили слезы. Никс же только теперь осознал, что ему не привиделось, и кинулся его обнимать.
— Да я сейчас наших всех соберу мигом. Хочешь есть? — выпростав Старкальда из объятий, Никс бросился мимо очага к столу, налил чарку меда, — Выпей. Ты говори-говори, чего надо! Я все принесу! Когда же ты приехал? Сегодня?
— Слушай меня, да не перебивай. Нельзя пока, чтоб кто-то знал обо мне. Загривцы в тот раз меня на Могилах не убили, так сейчас убьют, если узнают. Сперва снеси его к лекарю, — кивнул на Рчара Старкальд, — да помни, никому про меня ни слова. Ни нашим, ни родне — никому! Понял?
Никс надул губы, затряс головой.
— Этот человек спас меня. Жизнь его очень дорога мне. Рчар — его имя.
— Что сказать-то про него?
— Скажи, что беженец, твой знакомец. Лошадь его стукнула сильно. Не встает.
Выслушав еще раз наставления, Никс, не совсем соображая, что и зачем делает, подхватил Рчара и умчался поднимать с постелей всех лекарей, которых помнил. Возвратился он еще более всполошенным. Поднявшийся ветер встопорщил его беловатые космы, отогнал ударивший в голову хмель. Следом явилась его жена Туань, тихая и смирная молодка, присматривавшая в соседнем доме за детьми, что росли без матери. Она хорошо знала и помнила Старкальда, но, увидав его, не стала задавать лишних вопросов, а вместо этого принялась хлопотать по столу.
— При ней можешь все говорить. Она у меня сам знаешь какая! Никому не скажет! — похвалился Толстый Никс.
Старкальд кивнул и обменялся с Туанью понимающими взглядами.
— Что сказали про Рчара?
— Покой ему нужен. Долго смотрели и щупали, не поветрие ли. Нашли треснутое ребро, ушибы и еще в одном месте кровь скопилась под кожей. Дыхание у него слабое, но жить будет! Я этим служкам погрозил, чтоб его берегли как княжича! Да кто он, ты скажи! Или лучше про себя хоть слово молви!