Когда дело касалось острых вопросов, она проявляла настойчивость, но всегда смотрела себе под ноги, стесняясь спорить и перечить, глядя в глаза. Вот и теперь она легонько пробовала сапожком схваченную льдом лужицу, оставляя на той паутину трещин.
— Не сердись, девочка. Сейчас, правда, не лучший момент для странствий. Я знаю, что опять все позабыл, — вздохнул Харси, — Эти бесконечные сборища! Клянусь, с ними я скоро сойду с ума и не вспомню собственного имени!
— Тогда весной?
— Весной, весной.
— Ладно. Пойду пока разложу карты, — примирительно прошелестела княжна и, будто весенняя бабочка, упорхнула к Залу Мудрости.
Харси красноречиво развел руки в стороны, чем вызвал смешок Феора.
— Еще пара зим и она окончательно перестанет кого-либо слушаться, а будет только требовать, — молвил регент и снова принялся за чистку коня.
— Поверь мне, могло быть гораздо хуже. Дети без родителей часто становятся неуправляемыми и в более раннем возрасте.
— С животными то же самое, — хмыкнул Харси и швырнул пригоршню воды в морду жеребцу, но тот лишь удивленно навострил уши.
Во дворе послышался шум, показался всадник. Старкальд — тот самый сорнец, чья дюжина накануне побывала в Шелковице, а после попала под Гон вдалеке от стен города. Феор с досадой вздохнул — серьезный разговор с регентом придется отложить.
Невысокий, кряжистый, с широкой грудью и чуть проявившимся брюшком, Старкальд казался истинным воплощением несокрушимости севера. Спокойные карие глаза под выцветшими бровями таили в себе грозную силу, готовую, словно вулкан, вырваться в любой момент. За три года в Искорке он стал своим, хотя мало кто мог назвать себя его другом из-за свойственной тому мрачности и нелюдимости. Старкальда уважали, но побаивались.
Следом один за другим явились все участники совета.
Лишь воевода Астли, мастер по науке битвы, как всегда, опаздывал, но все уже свыклись с тем, что дочь его больна, и ей нужен уход. Несмотря на вздорный и ядовитый характер, Астли был надежным малым, его уважали за скупое веское слово. Феор запросто доверил бы ему свою жизнь.
Впервые столкнувшись, человек примет его за врага и возненавидит за надменность и высокомерие. Но через пару месяцев впечатление это сменится, в громовых отрывистых приказах он заметит разумное зерно, а колким насмешкам невольно усмехнется. И только пожив рядом с Астли год-другой, встретив с ним тяжелые времена и испив горькую долю, он поймет, что вернее его совета не сыщет, крепче плеча не найдет. Тогда воевода станет ему добрым другом, отцом и непререкаемым авторитетом.
***
Две укрытые мехами скамьи разделял вытянутый стол из сафранового дерева, черный, как сама ночь. В жаровнях потрескивал огонь, рождая причудливые тени на бревенчатых стенах, законопаченных мхом.
Харси сидел во главе стола, а над ним на испещренном затейливыми рисунками ворсистом ковре покоился сверкающий круглый щит с умбоном. То был древний символ Дома Негаснущих Звезд и рода Эффорд, живой свидетель эпохи, когда перволюди пришли в этот мир с отпрыском Умирающего Творца. Сталь его покрывали звездоподобные изображения и загадочные символы языка, который давно стерся из памяти людей.
Дабы не мешать, Аммия скромно спряталась в уголке. Понемногу она привыкала к взрослым разговорам и серьезным темам, набиралась опыта и впитывала дух власти.
Наконец, в дверях показался Астли — угрюмый и молчаливый, точно пасмурное утро. Лик его был словно высечен из камня, на котором льдинками сверкали холодные, колкие глаза. Он небрежно поприветствовал всех разом полукивком, занял свое место у противоположного края стола и закинул ногу на ногу.
Харси кивнул Старкальду, чтобы тот начинал. Феор заметил, что сорнец сегодня какой-то взволнованный, должно быть, еще не отошел от гибели своих.
Сварт поднялся, отвесил поклон и заговорил:
— Мой отряд добрался до Шелковицы четыре дня назад. В пути все было тихо, но в деревне… — Старкальд покачал головой, — вся земля там перерыта и вздыблена, кругом ямы, а в одном месте мы нашли здоровенный тоннель. Что-то огромное проело земную твердь. Должно быть, такое это было страшилище, что люди в панику ударились. Тела так лежали, что сразу понятно — обороняться не пытались. В деревне никого живых не нашли, кроме одного старика, он скончался у нас на руках. Толкового он ничего не сказал.
Трупов вышло четыре дюжины. Они уже пухли и разлагались — мертвыми пролежали как минимум неделю. На некоторых даже ран не нашли. Скорее всего, сердце у них разорвалось от страха.