Над головой замелькали деревянные потолочные упоры, в нос ударил резкий гнилостный запах, а она ничего не могла поделать, да и не хотела. Все дальше во тьму ее уносили. Руки и ноги ее не слушались, разум угасал, но в груди вопреки всему вдруг стала разгораться непривычная пульсирующая теплота, будто она проглотила живой уголек. За очередным поворотом свет окончательно померк. Они углублялись во мрак подземного лабиринта, и Аммию стал захватывать неконтролируемый жар. Перед взором настойчиво проявлялась отметина набухающего огненного сгустка, что ширился и расцветал яркими сполохами языков пламени. Это было странное ощущение. Она будто превращалась в солнце.
Девочка не помнила, что случилось после.
Сознание вернулось, когда Аммия уже миновала ворота и брела по пустынным улицам окраины. Дождь почти прекратился. Над головой низко нависало пепельное небо, которое как будто пожирало цвета и саму жизнь. Кажется, было еще утро.
Вот только вокруг никого, если не считать нескольких пьянчуг, не дошедших до дома и растянувшихся в грязи. Куда же все подевались?
Голова кружилась и раскалывалась от боли, грудь еще плавило жидким огнем. Аммия с трудом передвигала ноги, налитые непривычной свинцовой тяжестью. В какой-то момент она с удивлением обнаружила, что боса, а плащ и штаны так изодраны, словно над ними потрудилась стая диких собак. Откуда же она идет? Девочка не знала. Ужасно хотелось спать.
Ворота во двор княжна нашла запертыми, и сколько бы ни стучала, никто не открывал. Наконец, она вспомнила про потайной ход и пролезла тем же путем, которым вышла. Кое-как добравшись до родного крыльца, Аммия скинула с себя негодную одежду в бочку с мусором, умылась в кадке, после чего в одном нательном белье поплелась на второй этаж. По пути она так никого и не встретила. Город словно вымер.
Наверное, ночь опять завладела ей, и она гуляла во сне, размышляла девочка, очутившись в постели.
И только тогда оборвался зловещий рокот, который все это время непрерывно доносился откуда-то издалека и успел так слиться с окружающими звуками, что перестал восприниматься как нечто необычное. Теперь лишь его смутные отголоски еще блуждали в гудевшей голове, постепенно растворяясь в бормотании ветра.
***
Тот рев, лишающий чувств и насылающий волну оцепенения, удивительным образом скрыл ее побег. Долгое время Аммия пребывала в таком ужасе, что не решалась с кем-либо заговаривать об этом. Силилась выглядеть как обычно, натужно улыбаться и болтать обо всем на свете — получалось плохо. Особенно явственно хандру ее заметил проницательный Хинтр. Ему она сказалась больной, а позже, будто сознаваясь, выдумала себе жениха, после чего ученый лукаво подмигнул и прекратил допытываться.
Теперь она ясно понимала, что это был за звук. Гон, Великаний Зов, Веление Владыки, Дрожь Земли, Пробуждение, Погибель — названий этой жути сочинили немало, как и объяснений, одно другого чуднее. Случалась она чрезвычайно редко и обыкновенно отдавалась едва слышным гулом за горизонтом — Аммии и самой доводилось быть тому свидетелем. Но иногда шум набирал ужасающую силу и проносился по Нидьёру, словно буря, повергая всякое существо в подобие обморока.
В тот день поднялся небывалый переполох. Очнувшись от шока, город встал на дыбы и превратился в жужжащий муравейник. Искровцы стояли на ушах, на княжий двор на взмыленных конях то и дело въезжали дюжинные с донесениями о потерях и пропавших. Все резервы бросил дядя на поиски тех, кто при Погибели оказался вне спасительных стен, ведь в это время влекомые призывным рыком чудовища выползали из нор, выкапывались из земляных схронов, поднимали головы из болотной тины. Выбрался из вековечной тьмы рудников и тот, на кого наткнулась она. Он был не просто порченым, а Вестником — тем, кто может обращать людей в лишившихся разума рабов, чьи инстинкты подобны звериным. Но не он заботил ее и не то, каким образом ей удалось сбежать.
По ее вине погиб человек. Геприл, он только весной попал в дружину. Его отыскали совсем скоро — почерневший лицом и утративший всякое людское обличье, бедняга той же ночью полез к воротам, где и был зарублен собратьями, а после узнан по серебряному перстню.
Аммия сама устроила себе домстолль, ставши той, кто обвиняет и той, кто защищает. Бессонными ночами она проклинала себя последними словами за глупую выходку, стоившую Геприлу жизни, а потом пыталась найти оправдания. Это все несчастный случай! Она до последнего надеялась его спасти. Не убежала, хоть был момент, когда решимость ее покинула.