Дом ожидает немало потрясений, если Раткар придет к власти. Стариков, симпатизирующим Аммии как Хавероновской крови осталось немного, а теперь, должно быть, еще поубавится. Все из-за дурня Харси — при жизни он не внял советам и не обзавелся силой, способной в трудный момент сплотиться вокруг него или маленькой княжны. Старкальду было жаль девчонку, но ему хватало и своих забот.
Думы его мрачнели под волной мутной грязи, в которую он ввязался. В своем ли он был уме, когда ставил баснословные по меркам простого сварта суммы на кон? Не спятил ли, когда решился на измену и убийство? Кто он теперь? Предатель! Перебежчик! Головорез! До сих пор Старкальд лелеял надежду о том, что выкупит Гирфи, уедет подальше и начнет жизнь заново, а преступления его со временем забудутся. Теперь же все лишилось смысла, и тяжесть содеянного навалилась на него, будто каменный валун.
Раны на лбу его горели, но дух сжигал стократ сильный жар. Хотелось схватить меч, рубить, кромсать кого попало, рвать зубами, хотелось драть на себе волосы и выколоть глаза, хотелось броситься в реку и забыться в вечном покое на илистом дне. Для чего жить? Неужели после такого у него достанет наглости дышать и марать ступнями землю?
Но он должен. Хотя бы ради Гирфи, на которую теперь и глаза поднять будет стыдно. Что она скажет, узнай о случившемся? Все равно. Только она у него осталась.
Гирфи. Где она сейчас? Всего неделю назад он прикасался к ее русым, подобным шелку волосам, гладил плечи, целовал.
В мучительных размышлениях Старкальд не заметил, как на деревню легли сумерки. Зажглись огни у сторожевых вышек, скот загнали в хлевы, люди попрятались в утлые домишки. Густо повалил снег.
Беспросветная тьма окружила его. Она давила и высасывала остатки сил, кормила мучительными видениями, вкладывала в уши стоны и крики раненых. Старкальд мотал головой, стонал сам и отмахивался от наседающих призраков, вязнул в этом черном мареве бреда, отчаянно цепляясь за реальность, хотя та была еще ужаснее.
Ночь тянулась и тянулась.
Каждый час, проведенный в этом сарае, отдалял его от Гирфи, а сделать он ничего не мог. Наверняка, за миловидность ее не убьют, а найдут другое применение, о каком думать совсем не хотелось.
Колючий холод проникал до самых костей. Пока он дрожал, зарывшись в солому, вдруг нахлынули воспоминания о том, как судьба впервые свела его с любимой, и светлые грезы эти позволили беспокойному разуму забыться.
***
Старкальд не знал своих родителей. Много раз он представлял лицо матери, но в голове рождались лишь неясные, расплывающиеся образы. Быть может, она погибла или просто избавилась от него. Такое часто случалось в ту голодную пору.
Детство он памятовал плохо. Он дрожал от холода в мусорной яме, выпрашивал еду перед харчевней у каких-то строителей в засаленных робах, а его гнали или хуже — не обращали внимания, будто он пустое место.
Из города его спровадили, там хватало своих нищих. Какое-то время он побирался у руин давно покинутого монастыря и навидался в тех местах много жути, о которой предпочитал не вспоминать.
Потом его подобрал один сердобольный торгаш из Сорна и заставил за плошку каши с утра до вечера чистить и разделывать рыбу в лавке, отчего Старкальд настолько пропитался ею, что тошнотворный запах трески не выветрился даже месяцы спустя. От торгаша он, в конце концов, улизнул и оказался на службе у местного землевладельца Доннара Черного Быка, где поначалу ухаживал за лошадьми и украдкой наблюдал за тренировочными боями его личной дружины. К тому времени Старкальд повзрослел и раздался в плечах, и после очередной неудачной стычки с порчеными, где полегла целая дюжина ратников, Доннар счел, что такой здоровенный малец годится в строй, если его подучить обращаться с копьем, щитом и мечом, да показать какой стороной следует садиться на лошадь. Так у Старкальда началась воинская жизнь с каждодневными выматывающими упражнениями, суровым распорядком дня и неотвратимыми попойками по выходным. Ему даже стали платить, когда спустя несколько месяцев из учеников и новобранцев он превратился в сносного мечника и получил свой первый боевой опыт. Как большинство соратников, все имеющиеся монеты он просаживал на вино и шлюх или проигрывал в кости. Тогда-то страсть к игре и стала затягивать петлю на его шее. Когда удача благоволила, он не помнил себя от азарта и готов был поставить на кон все, что имеет. Нередко Старкальд обдирал собратьев до нитки, но иногда и сам вставал из-за стола с пустым кошелем.
Доннар помер, а наследники затеяли свару за его земли и изрядно помотали друг друга. Серебро у них вышло, большая часть дружины разбежалась.