Простой люд всячески помогал ратникам снедью и овсом, местные землеправители обеспечивали подвод лошадей. Сам Скиталец, явись он тогда во всем своем ужасающем величии, не устрашил бы аддаровых храбрецов.
Распевая гимны, рыцарские полки под предводительством самого короля двинулись к предгорьям, растянувшись по равнинам на несколько дневных переходов. Сверкали латы, трепетали стяги знамен, гудели барабаны, и земли не было видно от их числа. Все ждали, что к зиме от нечисти не останется и следа, а самые смелые храмовники предполагали даже возвратить в королевский дворец Первосвета Гюнира.
Но беда пришла откуда не ждали. Погубило Аддара не чудище и не хворь, а злодейство одного из завистников. Его вместе с сыновьями отравили, и в один день все они погибли в страшных корчах. Слух об этом разлетелся по войску, как пожар по сухостою. В одночасье оставшись без правителя, военачальники не знали, кого слушать и кому отбивать поклоны, наемные бригады не могли найти человека, который заплатит жалование. Пошла сумятица и разброд, часть отрядов тут же свернула шатры и рассеялась. Сразу несколько претендентов на трон заявили о правах, намереваясь перетянуть на свою сторону как можно больше войск. Разгорелись ссоры, пролилась первая кровь. Ратники забыли о великой цели, ради которой собрались, и стали тузить друг друга вместо того, чтоб истреблять чудовищ. Началась большая война, прозванная Ядовитой.
Планы умершего Аддара расстроились, весь цвет рыцарства сгинул в усобицах, а герои, все же решившие в одиночку искать спасения для Нидьёра, пропали без вести на горных перевалах. Не прошло и года, как королевство Ховеншор увязло в раздорах и подробилось на множество мелких государств. Вскоре с юга задули гибельные ветра, принесшие Белое Поветрие, и столица его обратилась в тлетворные руины.
Для людей это стало тяжким ударом. Скиталец восторжествовал, и сама мысль изгнать его из Нидьёра с того времени казалась безумной несбыточной мечтой.
— Все повторяется, Феор. Теперь и на нашей земле братья ополчаются друг на друга, — тихо и печально произнесла Аммия.
Внезапно донесся отдаленный трубный глас и устремил их взоры к северу, где на едва проступающей вдоль леса полоске тракта, сбросившей первый снег, показалась группа всадников. Не нужно было разглядывать стяги над их головами, чтобы понять, кто едет.
— Я надеялась, что его сожрут волки по дороге, — вздохнула Аммия.
Она отдала распоряжение собирать на стол и встречать гостей, а сама ушла облачаться в подобающий случаю наряд.
О прибытии Раткара знали заранее, и в город он въезжал уже с провожатыми. По сигналу к холму, на котором располагался княжеский терем, стали стягиваться дружинники. На случай первой стычки Феор созвал самых преданных свартов из тех, кто был под рукой.
Народ выходил из домов и толпился у мощеной дороги, желая хоть одним глазком увидать нового господина. На крыльцо выскочили и княжеские: Кенья, краснолицый истопник Шорт с кочергой в руке и прочая прислуга. Лица их были тревожны.
Феор прикрикнул на них и отослал, чтоб не разевали рты, а сам отправился в Зал Приемов, где родичам должно встретиться, ибо впотьмах на холоде лобызаться не престало. На ближайшие дни по случаю принятия власти Раткаром затевался пир, и на кухне дел невпроворот — гостей, какими бы они ни были, нужно привечать.
Один за другим в зал с поклоном проходили вояки, представители совета, а также немногие приглашенные высокородные. Все они неловко переступали с ноги на ногу и шептались, пока не пожаловал громогласный Кайни, с которым толпа зашумела и оживилась. Наконец явилась Аммия. Длиннополое шелковое платье и шапочка цвета лазури, украшенные вышивкой, меховая накидка и рубиновое ожерелье придавали ей величавый вид и скрывали малолетний возраст.
Время шло, однако новоявленный претендент на регентство все никак не появлялся, хотя отряд его давно должен был въехать во двор. Княжна стала нервничать и ерзать в отцовом кресле. Феор, стоящий подле, старался ее успокоить, шепча на ухо ободряющие слова и поучая в очередной раз, как следует держаться и вести разговор. Аммия и сама все знала, но Раткар опасен и остер на язык — лучше не давать ему повода унизить себя в беседе.
Вдруг снаружи донесся какой-то шум и ругань. В зал влетел перепуганный мальчишка, нарочный Феора. С вытаращенными глазами он подскочил к нему, забыв даже о княжне, и пролепетал страшные слова:
— Там Данни. На бой вызвал его.
— Что ты говоришь? Кто кого вызвал?
Вновь открылись врата, стражники окликнули Феора. Поднялся галдеж и переполох. Стоявшие в задних рядах уже услыхали и хватались за головы, всплескивали руками.