— Я бы ответила, если бы тебя это касалось, — скрипучий голос звучит на удивление спокойно и строго. — Но тебе, мой хороший, вообще не следует задавать вопросы. Кто умножает познания, умножает скорбь. И без того из-за тебя столько нехорошего.
— Нехорошего?
— Ступай домой, Мишенька.
Она отворачивается и уходит, теряясь в черноте леса, а я так и стою на месте. Сердце ворочается внутри большим куском льда, пуская по жилам парализующий холод. Так проходит целая вечность, а потом я заставляю себя повернуться к кусту смородины, где молилась баба Валя. В голове только одна догадка.
Как во сне я опускаюсь на колени и запускаю пальцы в землю. Мягкий лесной настил поддается легко, трава и мох летят в стороны, когда начинаю разгребать. Шевелятся черви и жуки, в нос бьет сырой запах гнилой листвы. Рвутся похожие на паутину ниточки корней. Боясь даже моргнуть, я копаю все глубже, а земля делается все более твердой. Наверное, вовсе собирается обратиться в камень, так и не раскрыв чужих секретов.
Успеваю потерять счет времени и сломавшимся ногтям, когда рука вместо очередной горсти почвы хватает что-то узкое и твердое. Вскрикнув, я брезгливо отбрасываю находку и поднимаюсь на затекшие ноги, неверяще глядя в разрытую яму. Там в лунном свете белеет длинная кость, и мне не нужны никакие медицинские экспертизы, чтобы понять, поверить, что она человеческая. Вот куда пропала Зина.
Убегаю из леса, напарываясь на шипы и ветки. В голове стучит сотня раскаленных металлических шариков, перед взором то и дело меркнет. Слабой волной накатывает удивление, когда на горизонте проступают крыши домов: каким-то чудом умудрился выбрать правильное направление. Когда, обессилевший и едва дышащий, я вваливаюсь в дом, из зеркала пялится расцарапанное лицо с распухшими глазами. Сквозь прорехи в грязной футболке видно, как ходит ходуном грудь.
Достав из холодильника бутылку, свинчиваю крышку и с жадностью припадаю к горлышку. Нутро обжигает нестерпимым пламенем, но, зажмурившись, я делаю один глоток за другим, покуда хватает дыхания, а потом отбрасываю бутылку и сажусь прямо на пол.
Это слишком неправильно. Надо звонить в полицию. Рассказать, что нашел в лесу. Я должен поступить так, нет других вариантов. Пусть они разбираются с бабой Валей, пусть им она вешает про познания и скорбь. Но что будет с Ингой?
«Больше не ходи в лес».
Значит, она все знает. Знает, что случилось с сестрой, но никому не рассказывает. Почему?
Прижимаю ладони к лицу с такой силой, что в глазах рассыпаются искры. Мысли мельтешат, мечутся, сталкиваются друг с другом как подхваченные ветром осенние листья. Не получается сосредоточиться. Не получается понять, что надо делать.
Выругавшись, поднимаюсь на ноги. Нужно все выяснить, а потом уже принимать решение.
Небо на горизонте набирается синим светом, готовясь показать рассвет. Перед глазами шатаются соседские дома с погасшими окнами, разбитая дорога, калитка бабы Вали, крыльцо ее дома. Я стучу в дверь со всего размаху несколько минут, прежде чем она приоткрывается. В щель видно морщинистую щеку и настороженный глаз.
— Так и знала, что ты придешь.
— Что вы там делали? — машу рукой в сторону леса.
Баба Валя отвечает неожиданно прямолинейно:
— Молилась на могиле дочери.
— Почему она там? Что случилось?
Она долго молчит, глядя с осуждением, а потом отвечает:
— Зина согрешила.
— Как это?
— Она зачала от жениха Инги. Вне брака.
— Ну и что?
Старушечье лицо искажает злая гримаса:
— То, что она обрекла и себя, и ребенка гореть в аду. Молодая дурочка не слушала маму. Перечеркнула одним мимолетным удовольствием свою бессмертную душу. Я не могла этого допустить. Пришлось очистить ее от греха.
— Как очистить? Убив и закопав в лесу?
— Именно так. Ее кровь и все ее грехи теперь на мне. Я буду расплачиваться ради того, чтобы она пребывала в раю. Материнская любовь всесильна как сам Господь.
Превозмогая шум в ушах и головную боль, я спрашиваю:
— Почему... Почему Инга никому не сказала?
— Потому что знает, что я поступила правильно. Безбожнику не постичь праведности такого поступка. Тебе тяжело все это принять. Но Бог...
Срываюсь на крик:
— Да Бог тут ни при чем! Ты просто поехавшая бабка, вот и все! Тебя лечить надо. Ты дочь свою убила, понимаешь? Ты дочь убила из-за какой-то глупости. Я сейчас вызову ментов, и тебя за все накажут, я...
— Не накажут. Только Бог имеет право меня наказать. И я приму любое Его наказание, когда придет время. Буду страдать до скончания вечности, зная, что спасла дочерей.
Темнота медленно уступает утреннему свету, и я различаю на шее бабы Вали багровые брызги. Желудок скручивается в болезненном спазме.