– А вот в моём понимании Бог – это не всемогущий Бог–отец и даже не Святая Троица, как нас учит церковь. Я полагаю, что Бог – это весь мир, весь Космос вокруг нас. Когда комета падает на землю – это Бог. Когда в вечернем небе появляется созвездие Стрельца или Козерога – это тоже Бог. И когда ячменное зернышко падает в землю и прорастает – это тоже Бог. И когда ястреб парит над землёй – он есть Бог. И заяц, на которого он падает сверху, тоже Бог. А поскольку Бог и в убивающем ястребе, и в убиваемом зайце, то нет смысла грустить. От убийства зайца ястребом в мире не становится ни на вершок больше ни добра, ни зла. Не так ли?
– По-вашему, понятия добра и зла вообще не имеют смысла?
– Никакого.
– Тогда для чего мы живём?
– Чтобы постигать и покорять.
– А я думала – чтобы приносить пользу людям.
– Вы и приносите её. Вы лечите победителей, перевязываете их раны, чтобы они двигались дальше и покоряли новые земли.
Потом, помолчав, он добавил:
– Я сейчас понял, что очень удобно вести беседу в темноте, не видя лица. Гораздо проще высказывать сокровенное. Кстати, как вас зовут, прекрасная незнакомка?
– Римма, – ответила Римма с улыбкой. Она почувствовала, что Громилёв улыбнулся ей в ответ.
– А меня Николай. Давайте спать, Римма. Завтра будет хоть и весёлый, но трудный денёк.
Риммины веки послушно сомкнулись, и во сне она видела звёзды, летающие кометы с красными хвостами. От этого ей было весело и совсем не страшно.
Утром Римма вылезла из сеновала чуть свет, отлично выспавшаяся, бодрая, без следа вчерашней головной боли. Громилёва нигде уже не было.
Пока Римма совершала очередной опасный рейд по полю боя, отыскивая раненых под огнём противника, корпусной врач генерал Кравцов, как и обещал, приехал с инспекцией в перевязочный отряд. Все помещичьи постройки были заняты под раненых, поэтому проводить гостя было особенно некуда. Доктор Долгов провёл его в свою землянку и предложил сесть на скамью, грубо сколоченную из досок. Перед этой скамьёй стояла точно такая же скамья, только более высокая, она заменяла стол. Землянка тускло освещалась свечой. Вместо подсвечника Долгов использовал шрапнельный пистолет. Тени от свечи шевелились на стенах и на низеньком потолке, с которого на стол сыпались маленькие комочки глины. Солдат принёс и поставил на импровизированный стол только что вскипевший самовар. Генерал Кравцов оглядывал помещение с печальной кривой ухмылкой, как будто ничего другого и не ожидал здесь увидеть. Он имел вид человека, вполне готового пострадать.
Доктор торопливо извлёк откуда-то из полутьмы чугунок щей, немного ржаного хлеба, бутылку мадеры и две алюминиевые чашки.
– Как говорят солдатики, сухая ложка рот дерёт, – виновато улыбаясь, добавил он. – Знаю, что запрещено, но держу, не могу себе отказать в удовольствии…
– Спасибо, я не откажусь, – Кравцов приложился к наполненной чашке и почмокал губами, как будто это помогало продвижению драгоценного напитка по пищеводу.
Они помолчали.
– Слышали новость? – вдруг оживился Кравцов. – Сегодня в штабе получена радостная телеграмма о победе французского оружия на берегах Марны. Ура!
– Это прекрасно, ваше превосходительство. Хотя я больше переживаю за наш фронт.
– А я вот должен вам сознаться, что успехам наших союзников радуюсь от всей души, нашим же – нет. Не подумайте, что я за немцев, – я пламенно желаю, чтобы прусский милитаризм был сокрушён, но так, чтобы победителями оказались наши союзники, а не мы. Мне жаль наших «серых скотинушек». Искренне жаль. Но вот государство наше и его прогнившее военное сословие я ненавижу всеми фибрами души. Ух, как я ненавижу этих штабных скотов! У них один лозунг – жратва и блуд. Загляните под черепную коробку любого штабного, что вы найдёте там, я спрашиваю? А я вам отвечу: заполучить большой куш прогонных, подъёмных, порционных, да сорвать ещё какой-нибудь орденишко. Желательно, Владимира или Анну с мечами, или Георгиевскую медаль. Ох уж эти мне георгиевские кавалеры! Как только получат белый крестик – сейчас же обнаруживают центробежную тенденцию устроиться куда-нибудь подальше от огня. И все они так свысока, презрительно поплёвывают на нашего брата, врача. И не упускают случая его лягнуть копытом. Вас не лягают, коллега?
– Нет, не очень. Хотя бывали случаи. Начальник одного лазарета в Вильно, мой приятель, рассказывал, как к нему приехал пьяный офицерик, представился великим князем, устроил докторам разнос по всей форме и уехал. Потом его искали, но не нашли.