– Вот видите! Ух, как я ненавижу этих военных невежд! Они о медицине имеют понятия не больше, чем Птолемей об устройстве Вселенной. А туда же – лезут мне указывать. Как-то раз к нам в штаб приезжал один из великих князей. Из настоящих. Стыдно сказать, о чём шёл разговор за столом – великий князь утверждал, что ежедневное обильное употребление в пищу растительного масла облегчает страдания в случае ранения в живот. Дикари с полинезийских островов и то лучше – те хотя бы молчат в присутствии умных людей. Вы ведь тоже с этим мракобесием сталкиваетесь, коллега?
– Признаться, да, – отвечал Долгов. Он хотел ещё что-то добавить, но Кравцов раздражённо и зло перебил его:
– Я жду нашего поражения и в тайне даже надеюсь на него. К лицу полицейской, казённой Руси быть покалеченной для её же пользы! К чёрту наш бухарский абсолютизм! Россия – это разлагающийся труп, и будет оставаться таковым до тех пор, пока наши управители назначаются, а не выбираются, пока нет свободы печати и слова. А что делают с трупами – вы знаете не хуже меня.
Долгов робко смотрел на Кравцова снизу вверх и часто моргал. Он не был согласен с начальником, и в его душе некоторое время боролись подобострастие подчинённого и оскорблённое чувство здравого смысла. Наконец, последнее взяло верх.
– Думаю, ваше превосходительство, что в нашей стране выборное управление до добра не доведёт. По моему убеждению, народ к нему не подготовлен, и абсолютная власть нашего монарха имеет исторические причины. Всё-таки мы особенная страна. Вы помните, как Тютчев писал про Россию?
Кравцов заёрзал на месте и сердитым голосом умудрённого жизнью человека заявил:
– Какой вздор этот слюнявый стишок, что-де Россию и умом-то нельзя объять, и что у неё какая-то особенная стать, и что в неё можно только верить! Какая такая стать у неё?! Не лошадиная ли?
Послышались быстрые шаги, и в землянку торопливо спустилась Римма в заляпанном кровью фартуке и с красными от крови руками. В правой руке она держала пинцет с комком марли ярко-алого цвета.
– Доктор, не могу остановить, глубокая височная задета….
– Уже иду. Простите, ваше превосходительство, дела! – вставая, сказал Долгов с облегчением, будто именно Римму с её окровавленными руками больше всего и хотел увидеть. Кравцов из любопытства пошёл за ними в аккуратный деревянный дом по соседству, где до войны располагалась конюшня, а сейчас в три ряда стояли железные койки. Когда Долгов и Римма окончили перевязку и помыли руки, Кравцов подмигнул Долгову:
– Какова моя подопечная, а? Я сразу знал, что она не подведёт.
После этого он обратился к Римме тем шутливым тоном, которым пожилые мужчины разговаривают с маленькими внучками:
– Ну-с, как вам на фронте, сударыня? Не захотели ещё домой к маменьке?
– Нет, ваше превосходительство, мне и здесь хорошо, – отвечала Римма серьёзно и строго. Её задело за живое упоминание матери.
– Не сочтите за обиду, – продолжал Кравцов уже другим тоном, – но хочу вас предупредить: чтобы никаких романов с офицерами! В мирное время – пожалуйста, не смею мешать, но не сейчас. Я вас, благородных барышень, насквозь вижу – вам бы всем найти штабного «рябчика» для утех. Во всех моих лазаретах одно и то же: везде тайный блуд, повсюду замаскированный разврат. Россия – это страна распутиных, страна всяких гадостей, прикрытых фиговыми листьями. Но я не наивный юнец, меня не обманешь!
Вскоре Кравцов успокоился и ушёл обследовать питательный пункт – снимать пробу с каши. А Римма забыла о нём на весь день, до тех пор, пока не увидала Громилёва, подъезжавшего на лошади. Николай, заметив её, приложил руку к козырьку и улыбнулся, как старой знакомой.
– Римма, мы наступаем! – его лицо светилось озорной детской улыбкой. – Враг бежит, бежит, бежит!
Римма невольно улыбнулась ему и помахала рукой.
– Мы выдвигаемся к Перемышлю. Предстоит штурм. Ваш госпиталь поедет с нами. Сейчас мои молодцы подгонят телеги для раненых и помогут грузиться. Примите приказ из штаба, доктор!
Долгов как раз выходил из своей «конюшни», от усталости и бессонницы еле держась на ногах.