Волоски на подбородке Марии Павловны обиженно задрожали, а глаза заблестели влагой. Варвара догадалась: речь идёт о старых, не прощёных обидах мелких немецких князьков, утративших всякую власть в объединённой Германии. Тут её посетила мысль, что она напрасно теряет время с великой княгиней. Должно быть, Варвара каким-то неосторожным движением показала своё нетерпение, потому что Мария Павловна приподнялась со скамейки и ласково проговорила:
– Не судите меня строго, милая моя! Я так стара, что уже давно следовало бы положить меня в гроб. Единственное моё желание – это дожить до победы русского оружия над берлинским чудовищем. Германия должна быть раздавлена, я попрошу эти слова написать в виде эпитафии на моей могиле. Пойдёмте же теперь к гостям, милочка!
Варвара с облегчением вернулась в зал. Откровения Великой княгини были ей неприятны, как несвежая и невкусная еда, которую почему-то необходимо съесть.
Он увидела прямо напротив себя Государя императора. Хотя она и не верила в Бога, но встреча с Божьим помазанником слегка взволновала её. Он почувствовала, что именно здесь, в этой точке, где сейчас стоит государь, сосредоточился спинной мозг огромного государства, в который сбегаются импульсы со всех фронтов, армий, заводов и городов империи. И именно в этот скромный полковничий мундир застёгнут тот, кто мановением руки начинает и заканчивает войны, кто отвечает за всех и за всё. Каков же он, великий вождь великой страны?
Варвара стояла так близко, что смогла хорошо разглядеть императора. В отличие от других Романовых, Николай II был невысокого роста. Лицо его, невыразительное и совсем будничное, обрамлялось аккуратно подстриженной бородкой. Обращало на себя внимание множество морщинок, веером расходившихся от наружных уголков глаз к вискам. Варвара подумала, что это – должно быть – признак беспокойной жизни. Глаза Николая были большие, красивые, светло-карие, с безукоризненно белыми белками. Он постоянно переводил глаза то в одном, то в другом направлении, причём получалось, что он их показывает, как это бывает у некоторых женщин. Пальцами правой руки император нервно теребил позолоченную ручку тесака, висевшего у него сбоку.
– Дамы и господа, милости прошу всех присоединиться к нашей скромной трапезе в Палисандровой гостиной! – пригласил граф Фредерикс.
Гости с радостью откликнулись на его приглашение. Среди них не было заметно императрицы: она сказалась больной и осталась в своих покоях. В зале, обтянутой французским шёлком желтоватого цвета, рядом с камином, под огромным сверкающим канделябром, стоял большой стол примерно на тридцать персон. На столе были разложены серебряные приборы и стояли свёрнутые белоснежно накрахмаленные салфетки. За каждым стулом стоял лакей в золотой ливрее, обслуживавший конкретного гостя. Но на этом роскошь заканчивалась. Меню отличалось крайней простотой, на которой настаивал Государь. Он считал, что в военное время необходимо экономить на расходах двора и отказывать себе в кулинарных излишествах. Итак, гостям были предложены густой протёртый ячменный суп, гатчинская форель, жаркое из телятины, жареные цыплята, салат из огурцов и на сладкое мандариновое мороженое.
За столом велись самые незначительные разговоры о погоде, о вчерашней прогулке царя с детьми, о самочувствии государыни. Ни о политике, ни о положении на фронте никто даже не заикался. Чувствовалась какая-то скованность, все гости говорили словно по принуждению, лишь бы что-нибудь сказать. Варваре хотелось, чтобы трапеза поскорее закончилась. Похоже, что государю хотелось того же самого, он тоже томился и с трудом подбирал слова. Лишь один граф Фредерикс был в своей тарелке: он с аппетитом уплетал жареного цыплёнка, и на его лице было написано подлинное блаженство.
Наконец, все доели мороженое, и Фредерикс предложил гостям пойти поиграть в преферанс или присоединиться к Государю, который собирался пойти покурить в зимнем саду. Государь встал из-за стола, неспешно достал из кармана серебряный портсигар, спички и закурил простую солдатскую папироску. Дамы закашлялись от дыма и энергично замахали руками. Они, видимо, знали, что Государь не обидится. И действительно, Николай II смущённо попросил его извинить, после чего вдвоём с Фредериксом отправился в зимний сад. По пути они обсуждали смерть фикуса, который засох на прошлой неделе.