У противоположной стены стоял ещё один стол, за ним сидели трое мужчин, их лиц я различить не мог.
Охранник вышел и закрыл за собой дверь.
– Садитесь! – Голос принадлежал человеку, сидевшему посередине, в нем чувствовался лёгкий кавказский акцент.
– Извините, я, конечно, благодарен вам за ночлег, – палец чесался нестерпимо, и я потёр его о крышку стола, – но разве нельзя было дождаться утра?
Лампа светила мне в лицо, и усаживаясь на стоявший рядом табурет, я повернул колпак так, чтобы свет шёл больше на стену. Отсвет упал на лица сидевших в глубине комнаты мужчин, и от увиденного я чуть было не свалился со своего табурета. В центре сидел человек небольшого роста, с волнистыми, зачёсанными назад волосами и густыми усами. На нем был белый китель с золотыми погонами, знаков различия я не мог рассмотреть, но сомневаться не приходилось, погоны эти были единственными в своём роде.
Сотни гипотез промелькнули в моей голове, из них я выбрал наиболее здравую, как мне показалось:
– Господи, что это за маскарад? В пять часов утра поднимаете гостя, рядитесь под давно умершего диктатора, вы что, развлекаетесь таким образом?
– Это не маскарад. Мы пригласили вас, чтобы задать несколько вопросов. Ведь ваша фамилия Рябко, не так ли?
– Допустим, ну и что? Меня многие знают, я печатаюсь в разных изданиях.
И всё же мой голос предательски дрогнул. Сыграла свою роль необычность обстановки: ночь, дом в лесу, человек похожий на Сталина. И ещё этот проклятый ветер, завывающий в самые нежданные моменты.
– Вот и хорошо, – так же неторопливо, не меняя тона продолжил человек в мундире. - И пишете вы в основном о так называемых преступлениях, совершённых во времена культа личности?
– Послушайте, я правда не понимаю, при чём здесь моя литературная деятельность и этот ночной спектакль? Неужели мои оппоненты из левых изданий придумали такой дурной розыгрыш, чтобы припугнуть меня? Ну, так я вам скажу…
– Не нервничайте, вас никто не собирается пугать. Ведь так, товарищ Берия?
Говоривший повернулся к своему соседу справа, и я узнал в нем мужчину, курившего вечером на крылечке.
«Берия? Та вот почему его лицо мне показалось знакомым. Конечно же, это он». Холодок пробежал по моей спине. «Да что же это такое? Неужели это всё актёры? Но как похожи… а если не актёры? Нет, наверное, я всё-таки сплю».
Мужчина, к которому обратились, ничего не ответил. Он сидел, подперев лицо руками и упёршись в меня взглядом так, что казалось, взгляд этот пронизывает мою бедную голову насквозь. Где-то там, за стенами дома, утихший на время ветер завыл с новой силой.
– Понимаете, даже в нашем положении мы вправе ожидать от людей какой-то объективности, – вновь начал человек в кителе. – Неужели вы, талантливый журналист, не нашли в деяниях эпохи хоть каких-нибудь светлых моментов, а? Метро построили, Днепрогэс, Магнитку. Вон, товарищ Постышев детям ёлку вернул, добрый праздник народу дал.
Человек, сидевший слева, симпатичный, с могучей шевелюрой, закивал, соглашаясь с этими словами.
Холодок в спине усилился. Мне почудилось, что я слышу запах свежей земли, как у только что вырытой могилы.
Фотографию Постышева я видел несколько раз, мне как-то пришлось писать о разгроме украинских райкомов партии, проводимый под его руководством. Если это и был актёр, то очень – очень похожий на Павла Петровича Постышева.
«Да что же это со мной? Нет, это не сон. А что?»
Я незаметно ущипнул себя за руку, боль была вполне реальной.
– Ну, что же вы молчите? – Человек в кителе встал, подошёл к окну и начал раскуривать трубку. Делал он это одной рукой, вторая висела вдоль туловища. Всё внутри перевернулось, перед глазами поплыли черные огни. Это был он, вне всякого сомнения, никакой актёр не смог бы так ловко управляться со спичками одной рукой. Я почувствовал, как волосы зашевелились на моей голове.
«Куда меня занесло посреди ночи? Что за шабаш здесь творится?»
– А что вы хотите услышать, Иосиф Виссарионович?
Собственный голос прозвучал так робко и заискивающе, что мне самому стало противно.
«Ты чего? Это же ненавидимый тобой всю жизнь диктатор, человек сгноивший в тюрьмах лучших предстаителей народа, что ты перед ним лебезишь? Воспользуйся возможностью, выскажи всё, что думаешь!»
Я попытался приободрить себя, но получилось плохо. Вместо приступа гнева, который по идее должен был обуять меня, я ощутил приступ ещё большего страха. Человек уничтоживший столько народу, запросто мог уничтожить ещё одного маленького публициста, благо, вся тройка необходимая для вынесения приговора была в сборе.