Калерия (с досадой). Если вы хотите слушать, вам придется перестать шуметь...
Влас. Умри, все живое!
Марья Львовна. Молчим... Молчим...
Калерия. Очень рада. Это стихотворение в прозе. Со временем к нему напишут музыку.
Юлия Филипповна. Мелодекламация! Как это хорошо! Люблю! Люблю все оригинальное... Меня, точно ребенка, радуют даже такие вещи, как открытые письма с картинками, автомобили...
Влас (в тон ей). Землетрясения, граммофоны, инфлюэнция...
Калерия (громко и сухо). Вы мне позволите начать? (Все быстро усаживаются. Калерия тихо перебирает клавиши.) Это называется "Эдельвейс". "Лед и снег нетленным саваном вечно одевают вершины Альп, и царит над ними холодное безмолвие - мудрое молчание гордых высот. Безгранична пустыня небес над вершинами гор, и бесчисленны грустные очи светил над снегами вершин. У подножия гор, там, на тесных равнинах земли, жизнь, тревожно волнуясь, растет, и страдает усталый владыка равнин человек. В темных ямах земли стон и смех, крики ярости, шепот любви... многозвучна угрюмая музыка жизни земной!.. Но безмолвия горных вершин и бесстрастия звезд - не смущают тяжелые вздохи людей. Лед и снег нетленным саваном вечно одевают вершины Альп, и царит над ними холодное безмолвие мудрое молчание гордых высот. Но как будто затем, чтоб кому-то сказать о несчастьях земли и о муках усталых людей, - у подножия льдов, в царстве вечно немой тишины, одиноко растет грустный горный цветок - эдельвейс... А над ним, в бесконечной пустыне небес, молча гордое солнце плывет, грустно светит немая луна и безмолвно и трепетно звезды горят... И холодный покров тишины, опускаясь с небес, обнимает и ночью и днем - одинокий цветок эдельвейс".
(Пауза. Все, задумавшись, молчат. Далеко звучат трещотка сторожа и тихий свист. Калерия, широко открыв глаза, смотрит прямо перед собой.)
Юлия Филипповна (негромко). Как это хорошо! Грустно... чисто...
Замыслов. Слушайте! Это надо читать в костюме - белом... широком... и пушистом, как эдельвейс! Вы понимаете? Это будет безумно красиво! Великолепно!
Влас (подходя к роялю). И мне нравится, право! (Сконфуженно смеется.) Нравится! Хорошо!.. Точно - клюквенный морс в жаркий день!
Калерия. Уйдите!
Влас. Да я ведь искренно, вы не сердитесь!
Саша (входит). Господин Шалимов приехали.
(Общее движение. Варвара Михайловна идет к дверям и останавливается при виде входящего Шалимова. Он лысый.)
Шалимов. Я имею удовольствие видеть...
Варвара Михайловна (тихо, не сразу). Пожалуйста... прошу вас... Сергей сейчас придет...
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Поляна перед террасой дачи Басова, окруженная густым кольцом сосен, елей и берез. На первом плане с левой стороны две сосны, под ними круглый стол, три стула. За ними невысокая терраса, покрытая парусиной. Напротив террасы группа деревьев, в ней широкая скамья со спинкой. За нею дорога в лес. Дальше, в глубине правой стороны, небольшая открытая сцена раковиной, от нее - справа налево - дорога на дачу Суслова. Перед сценой несколько скамей. Вечер, заходит солнце. У Басовых Калерия играет на рояле. Пустобайка медленно и тяжело двигается по поляне, расставляя скамьи. Кропилкин с ружьем за плечами стоит около елей.
Кропилкин. А ту дачу - кто ныне снял?
Пустобайка (угрюмо, густым голосом). Инженер Суслов.
Кропилкин. Всё новые?
Пустобайка. Чего?
Кропилкин. Всё новые, мол. Не те, что в прошлом году жили...
Пустобайка (вынимая трубку). Всё одно. Такие же.
Кропилкин (вздыхает). Оно конечно... все - господа... эхе-хе!..
Пустобайка. Дачники - все одинаковые. За пять годов я их видал - без счету. Они для меня - вроде как в ненастье пузыри на луже... вскочит и лопнет... вскочит и лопнет... Так-то...
(Из-за угла дачи Басова, шумя и смеясь, проходит по дороге в лес группа молодежи с мандолинами, балалайками и гитарами.)
Кропилкин. Ишь ты... музыка! Тоже, видно, представлять собираются?..
Пустобайка. И будут... чего им! Народ - сытый...
Кропилкин. Вот никогда я не видал, как господа представляют... чай, смешно? Ты видал?
Пустобайка. Я - видал. Я, брат, все видал...
(Справа доносится гулкий хохот Двоеточия.)
Кропилкин. Ну? Как же они?
Пустобайка. Очень просто: нарядятся не в свою одежу и говорят... разные слова, кому какое приятно... Кричат, суетятся, будто что-то делают... будто сердятся... Ну, обманывают друг дружку. Один представляется - я, дескать, честный, другой - а я умный... или там - я-де несчастный... Кому что кажется подходящим... он то и представляет...
(Кто-то на левой стороне свистит собаку и кричит: "Баян! Баян!" Пустобайка колотит по скамье обухом топора.)
Кропилкин. Ах ты... сделай милость! Н-да... И песни поют?
Пустобайка. Песен они мало поют... Инженерова жена верещит когда... ну, голос у ней - жидкий.
Кропилкин. Идут господа...
Пустобайка. Ну, и пускай идут...
(Двоеточие выходит с правой стороны около сцены, за ним Суслов.)
Двоеточие (добродушно). Ты надо мной не смейся... куда тебе! Тебе, понимаешь, едва сорок минуло, а ты - лысый, а мне под шестьдесят - однако я кудрявый, хоть и седой - что? Хо-хо!
(Пустобайка все время лениво и неуклюже возится около сцены со скамьями. Кропилкин осторожно отходит за сцену.)
Суслов. Ваше счастье... Продолжайте, я слушаю...
Двоеточие. Давай сядем. Так вот - явились, значит, немцы... У меня заводишко старый, машины - дрянь, а они, понимаешь, всё новенькое поставили, - ну, товар у них лучше моего и дешевле... Вижу - дело мое швах, подумал - лучше немца не сделаешь... Ну, и решил - продам всю музыку немцам. (Задумчиво молчит.)
Суслов. Всё продали?
Двоеточие. Дом в городе оставил... большой дом, старый... А дела теперь у меня нет, только одно осталось - деньги считать... хо-хо! хо-хо! Такой старый дурак, если говорить правду... Продал, знаешь, и сразу почувствовал себя сиротой... Стало мне скучно, и не знаю я теперь, куда мне себя девать? Понимаешь: вот - руки у меня... Раньше я их не замечал... а теперь вижу - болтаются ненужные предметы... (Смеется. Пауза. Варвара Михайловна выходит на террасу и, заложив руки за спину, медленно, задумавшись, ходит.) Вон Басова жена вышла. Экая женщина... магнит! Кабы я годков на десять моложе был...