— Иногда мне кажется, что я нашла это, но когда поднимаю кисть, внутри меня что-то ломается, и я никак не могу заставить ее поцеловать холст. Поэтому просто позволяю ей упасть и краска брызгает на пол, оставляя множество мелких капель, словно это кровь, а не краска. А потом я беру лист бумаги, потому что бумага не кажется такой постоянной, и рисую черным по белому и они получаются красивыми. Но не такими красивыми, как если бы я написала на холсте. — Комната погрузилась в тишину, когда последние слова соскользнули из ее рта и какое-то время все, что они могли слышать, это звук их дыхания.
— Ты когда-нибудь думала стать художником? — Спросил Гарри наконец и увидел, как ее лицо загорелось от вопроса.
— Да, в мире не существует такого, кем бы я хотела стать больше. Но я не думаю, что когда-либо я стану художником. Знаешь, когда я вырасту, я хочу стать тату-мастером. Я хочу, чтобы мои работы жили на коже людей, чтобы они дышали свежим воздухом и чтобы все могли их видеть. А потом я хочу, чтобы это умерло, потому что ничего не длится вечно и вечность меня утомляет. — Ее глаза светились, когда она говорила, словно море упало в них, и теперь отражало великолепные галактики над ними.
— Почему я не удивлен, — Гарри засмеялся и поцеловал ее. — Ты когда-нибудь пыталась сделать тату кому-то?
— О, да. В течение последних одиннадцати месяцев я была ученицей Лео и я не могу сказать тебе сколько точно апельсинов мне пришлось разукрасить прежде чем он позволил мне перейти на настоящую кожу. Лея была первым человеком, которому я сделала свою первую татуировку, а затем Лейт позволил сделать это. Киран должен был быть тоже, но в последний момент передумал. — Когда Аделаида говорила, из ее тела исходила страсть и он не мог не чувствовать, как солнечные лучи вспыхивают в его разуме при виде ее.
— Как ты думаешь, ты смогла бы сделать мне одну? — Юноша спросил и она улыбнулась.
— Конечно. — Просто ответила Аделаида и села на кровати. Простыни упали с нее, обнажив до пояса, и он снова мог видеть великолепное произведение искусства, которым являлось ее тело.
— Что бы тогда ты сделала? — Спросил Гарри.
— Ты уверен, давая столько доверия мне прямо сейчас? — Произнесла Аделаида и поцеловала его в руку.
— Я доверяю тебе всё, ты же знаешь это. — Просто ответил Гарри и пара розовых роз расцвела на ее щеках.
— Здесь, — Сказала она и поцеловала его запястье. — Я бы нарисовала тебе якорь. — Здесь, — Ее губы коснулись его предплечья. — Я бы посадила розу. — Теперь ее губы двинулись вверх по внутренней стороне руки, прямо над локтем. — Здесь задыхалось бы сердце. Настоящее. Такое, какое бьется в этот момент в моей груди. А здесь я бы изобразила корабль. — Она поцеловала его бицепс.
Ее губы были легкими, словно перышко, и тяжелыми, словно золото одновременно.
— И здесь, — Сказала Аделаида, когда поцеловала его ключицу и перекинула ногу через него, чтобы оседлать. — Я бы нарисовала две ласточки. — Ее губу опустились к его животу. — А здесь была бы бабочка.
— Бабочка? Почему? — Спросил Гарри, поднимая брови.
— Потому что от тебя в моем животе бабочки. — Аделаида еще раз поцеловала его в живот, прежде чем ее губы наконец коснулись его боков. — И в завершение, я бы украсила твои милые бока двумя оливковыми ветвями. — Ее губы были так близко к нему, что Гарри почувствовал, как он становится все тверже и тверже, и легкая улыбка появилась на ее губах.
— Мне жаль. — Сказал Гарри, но она приложила палец к его губам.
— Ты не должен. — Прошептала она и нежно поцеловала его, прежде чем опуститься на него. Блондинка сплела их руки и начала двигать своими бедрами. Низкий стон сорвался с его губ и она откинула свою голову назад, закрывая глаза. Ее волосы стекали по ее спине и Аделаида выглядела как богиня с солнцем, сияющим на ее теле, пока медленно двигала бедрами на нем. Все его тело было в огне и Гарри сел, соединяя их губы в красной вспышке от сверхновой. Его рука ласкала ее грудь и она тихо вздохнула, выпуская его имя в сладком стоне.
— Гарри, — Сказала она и ее голова упала ему на плечо. Ее глаза все еще были закрыты, а бедра дрожали от удовольствия. Аделаида почувствовала его руку в своих волосах, а другую — на бедре, его мягкие пальцы чертили круги на ее коже.
В их движениях не было спешки. Дремота все еще не до конца ушла от них и если бы он не чувствовал ее горячее дыхание у себя на шее, он бы подумал, что это всего лишь сон, все еще окружающий его.
Они двигались как океан, но на этот раз она была морем, а он — берегом. Волна за волной удовольствия прокатывались по ним и с последним стоном он отпустил это. Когда Аделаида почувствовала, как он дернулся внутри нее, то обнаружила, что больше не может этого сдержать, и ее тело задрожало от удовольствия, когда она позволила своим чувствам взять вверх.
Гарри откинулся назад и она уткнулась лицом в его грудь. Когда они лежали там, слушая сердца друг друга, цветы в их грудных клетках обернулись вокруг них, ограждая от всего мира и защищая от ужасных вещей в нем.
========== 2.9 ==========
Ее голова покоилась на его груди, а сладкое дыхание Аделаиды пробегалось по его коже, вызывая мурашки по всему телу. Его пальцы игрались с кончиками ее волос, делая ее нервную привычку его собственной.
— Какой твой любимый цвет? — Спросил Гарри и его хриплый голос прозвучал в комнате.
— Глубокий багрово-красный. — Услышал он ее слова. Глаза Аделаиды были закрыты, а голос был всего лишь тихим шепотом. Она закрывалась от всего мира, но впускала его.
— Почему? — Спросил юноша.
— Потому что это цвет многих вещей: желания, стыда, страсти, силы, любви, горя. Он представляет так много вещей, что не может быть определен человеком или описанием в книге. Он каждый день приобретает новое значение, в зависимости от того, как солнце светит на него или глаза, которые видят его. Вот почему это мой любимый цвет — два человека могут смотреть на него и видеть две совершенно разные вещи. — Аделаида не смотрела на него, пока говорила. Ее глаза были сосредоточены на их переплетенных руках, где ее тонкие пальцы играли с его. — Какой твой?
— Синий. — Сказал он. — Не только потому, что это цвет души, неба и твоих глаз, но и потому, что это цвет ностальгии и боли. Какое-то время всё, что я мог видеть — было окрашено синим, и иногда мое зрение покрывается этим меланхоличным цветом. И хотя я думаю, что он никогда не исчезнет полностью, я пытаюсь представить его как цвет неба над собой, а не как цвет океана подо мной.
Пока он говорил, Аделаида положила подбородок ему на грудь. Ее прекрасные глаза смотрели в его, и он подумал, что, может быть, он не будет возражать против синевы в своей жизни, если это будет тень от ее глаз.
— Какой твой любимый фильм? — Спросил Гарри через некоторое время.
— Питер Пэн. — Ответила блондинка. — Потому что это единственная сказка без счастливого конца. Когда Вэнди дали выбор, она решила взрослеть, а Питер — нет. И хотя мораль этой истории, как правило, такова: «Все дети растут», я думаю, что в этом есть нечто большее, чем просто эта фраза. Я думаю, это рассказ о выборе. Это говорит маленьким детям, что в жизни мы вынуждены принимать тяжелые решения и что когда вы решите выбрать что-то одно, человек, которого вы любите, может решить выбрать что-то другое. Это учит нас тому, что мы можем быть вынуждены оставить людей, которых любим, чтобы быть теми, кто мы есть на самом деле. Но также это учит нас не забывать про них, потому что хоть они и могут исчезнуть, любовь, которую вы разделяли, все еще останется в наших сердцах. Прямо здесь. — Она положила свою маленькую руку на его грудь, прямо над его сердцем. Она чувствовала, как оно бьется у нее под ладонью, и это поражало ее, насколько он был реальным, каким хрупким, но таким сильным он являлся. Даже когда он сталкивался с самой сильной душевной болью, его сердце продолжало биться, ни разу не останавливаясь, чтобы отдышаться. И это восхищало ее.