Вскоре день отрастил бронзовые крылья и запах кофе и ванили снова щекотал его нос.
— У тебя был хороший день? — Спросил Гарри ее, когда она села рядом с ним и следом кивнув. Женщина улыбалась, а ее щеки светились розовым на послеобеденном солнце.
— Да. — Ответила она. Юноша ждал, что она спросит его об этом тоже, но она этого не сделала. Вместо этого женщина задала ему вопрос, который заставил его задуматься, почему он не почувствовал отсутствие апельсинов в аромате своего утра. — Ты видел Аделаиду сегодня? — Спросила Эбигейл и первый лепесток пролетел мимо окон.
— Нет, не видел. — Ответил юноша, а его глаза следовали за бледным лепестком. Его брови соединились, а кончики пальцев похолодели, когда он почувствовал ее отсутствие в груди. — Я могу поискать ее наверху, если хочешь. — Предложил он, на что Эбигейл кивнула. На ее лице было странное выражение, как будто она уже знала.
Скрип половиц раздавался за его спиной, пока он поднимался по лестнице. Звук эхом отразился от стен и пустые комнаты вернули его обратно, когда он искал что-то давно ушедшее.
Гарри искал в ванной и в спальне, он искал в кабинете и в прачечной, но синий список забрал его возлюбленную, и он нигде не мог ее найти.
— Я не нашел ее. — Сказал он, выходя из пустых комнат наверху.
— Гарри, — спросила Эбигейл. — Какое сегодня число? — Ее руки дрожали и губы были сжаты в тонкую линию, пока она ждала ответа.
— Восемнадцатое. — Ответил юноша и тысяча ветров спустилась в комнату, когда женщина перед ним вздохнула. Ее руки упали на колени и ее губы открылись, когда она едва слышно выдохнула «о»
— Что? — Задал вопрос Гарри и холод распространился от его пальцев по всему телу, когда еще один лепесток пролетел мимо окна.
— Это восемнадцатое, это всегда восемнадцатое. — Прошептала Эбигейл и Гарри почувствовал, как цветы внутри него кричат о воде.
— Что? Что всегда происходит восемнадцатого? — Его голос дрожал, слова настолько полупрозрачны, что он видел, как они мерцают в воздухе, пока летят по комнате.
— Она исчезает. — Ответила Эбигейл, а ее глаза плавали в темных бассейнах тусклых звезд.
— Что ты имеешь в виду, говоря, что она исчезает? — Спросил он и его губы дрожали. — Куда она пошла, когда она вернется?
— Я не знаю. В прошлом году она пришла домой с перьями в волосах, утверждая, что была на другой стороне земного шара, отслеживая фестивали вдоль американской береговой линии. И за год до этого она пришла домой с солью на ее коже и песком между пальцами ног, рассказывая истории о том, как она плавала на каждом из греческих островов. Я понятия не имею где она в этом году или когда она вернется. Я не знаю. Я не знаю. — Это был первый раз, когда он услышал, как ее голос дрожит от эмоций, но в разгар землетрясения внутри него, он не заметил этого.
— И ты просто позволила ей? Ты просто, блять, позволила ей уйти! — Сначала его голос шептал, но потом стал криком, который прокатился по дому и из-за которого волосы на задней части ее шеи встали дыбом.
— Нет, я не позволяла ей! — Закричала она в ответ, розовый цвет на ее щеках потемнел вместе с ее яростью. — Ты не знаешь какого это, ты не знаешь какая она. Я делала все возможное давала ей самое лучшее, чтобы вырастить ее, и несмотря на все, хоть я и люблю ее больше всего, блять, на свете, она делает это. — Женщина встала, пока говорила, выплевывая слова, когда подошла к нему.
— Знаешь ли ты, что ей было пять лет, когда она впервые сбежала из дома. Пять ебаных лет. Я так волновалась, я лежала на полу в ванной и меня рвало, пока я ревела. Но на следующий день она вернулась. Она всегда возвращается. И в конце концов я перестала волноваться, потому что знала, что она может позаботиться о себе. Я знала, что с ней все будет хорошо и так и было, даже если однажды она решит никогда не возвращаться. Так что закрой свой ебаный рот, ты не знаешь какая она! — Слезы текли по ее щекам, когда она кричала на него, и он почувствовал, как цветы внутри него теряют свои лепестки, когда в его глаза открылись колодцы, желая пролить воду на умирающие бутоны. Но Гарри не мог, он не мог поливать их. Как бы он не старался, он не мог полить их без нее.
— Я знаю ее лучше, чем ты могла бы когда-либо догадаться! — Кричал он на нее. — И если бы ты проявляла интерес к тому, что она говорит, хотя бы на секунду, то, возможно, ты узнала бы куда она сбегала. — Они плевали ядом друг на друга, игнорируя то, что оба их сердца кровоточили.
— А ты слушал ее? Ты знаешь, почему она сбежала? Ты слушал, ты знаешь? — Эбигейл задыхалась, а ее губы посылали серебряные пули в его сердце.
— Я собираюсь найти ее. — Прошептал он, а его закоченевшие руки оттолкнули ее от себя, оставляя одну, чтобы дышать снежинками зимнего дня.
Комментарий к 4.0
осталось 9 глав
========== 4.1 ==========
«Ты знаешь, ты слушал, ты знаешь…?» — Слова отражались эхом в его сердце. — «Ты слушал, ты знаешь, ты слушал…?»
«Она сделала это, она сделала это, она сделала это?»
Она сказала ему? Он слушал ее? Почему она не сказала ему? Почему он не слушал?
Его крики были заперты в машине когда он ехал по этим дорогам, но не чувствуя себя словно дома, как несколько часов назад. На каждом вздохе, который он делал, с умирающих цветов в его груди падал еще один лепесток и на каждый удар его кровоточащего сердца в его голове взрывалась другая звезда. Внутри его разума была одна большая сверхновая. Планеты и галактики взрываются, а их молчание гремело в его ушах громче, чем любой звук, который он когда-либо слышал.
Слезы грозили потечь по его щекам, но колодцы в нем высохли на летнем солнце и теперь он умирал от жажды. Она на могла уйти, она должна быть где-то здесь. Она должна.
— Я найду тебя, — сказал он. — Я найду тебя. Я найду тебя. Я найду тебя. Я найду. Я найду. Я найду. — Гарри повторял про себя слова снова и снова, крича, шепча, плача и просто произнося их. И когда его голос распался на осколки тающего снега, он искал ее, он искал ее, но он не нашел ее, потому что искал ее везде, а ее была нигде.
Ржавчина росла на железных крыльях дня, и скоро они станут такими старыми, что уже не выдержат. Умирающее солнце покоилось за вершинами гор, окрасив небо желтыми, красными и розовыми цветами в честь своих собственных похорон, и Гарри оказался в окружении высохшей краски, которой она когда-то восхищалась.
Старые картины застилали стены, полы и столы. Мольберты были разбросаны по комнате и краски были разбрызганы по полу: красные, синие и желтые точки отображали его мазки, и, наконец, слезы потекли из его глаз. Синие реки скорбящей печали льнули к его скулам, и хотя вода, наконец, излилась из его души, было слишком поздно — цветы были уже мертвы.
Потому что посередине комнаты стоял старый мольберт, сухой и мертвый, а на нем располагался чистый холст. У его основания в ряд были помещены две банки с краской: одна желтая, другая — черная. Это был момент, когда он знал, что тут не будет «Приди и найди меня», потому что кисточка опускала свои щетинки в одну из них. И это была не желтая краска.
Реки, текущие по его щекам, стали черными, словно чернила, и его кожа была испачкана, когда он выбежал из студии. Гарри не мог дышать, он не мог думать, он медленно задыхался от засохших лепестков, которые летали в его легких.
Крики царапали его горло красными ногтями, так глубоко копаясь в его плоти, что он чувствовал, как малиновая кровь потекла в его легкие, но как бы сильно он ни хотел, он не мог избавиться от них. Потому что черные шелковые ленты были завязаны вокруг их основания, затягивая их глубже, глубже и глубже, глубоко в его сердце.
В паре метров от него стоял человек, в его руке лежал баллончик с краской, а на его пальцах — синие следы от нее. Его золотые глаза остановились на Гарри, чьи тихие рыдания звенели на пустой улице, когда тот сел на тротуар. Окрашенный краской незнакомец отложил свой баллончик и подошел к кудрявому мальчику, садясь рядом с ним.