Тогда он засмеялся, и его голос был такой, какого нет ни у ласточек, ни у соловья, ни у лебедя, даже если лебедь такой же старый, как я.
"Не трудно мне, Филет, поцеловать тебя. Ведь я целоваться хочу больше, чем ты - стать снова юным. Но посмотри, по возрасту ли тебе такой подарок: ведь твоя старость от погони за мной тебя не удержит, стоит лишь тебе получить этот единственный мой поцелуй.
Но меня не поймать ни ястребу, ни орлу, ни другой птице, даже ещё более быстролётной, чем - эти. И я - не мальчик, и если я кажусь с виду мальчиком, то на деле я - старше Кроноса и всех его веков. И я знал уже тебя, когда ты ещё в ранней юности пас вон там, на горе, своё стадо быков. Я был с тобой и тогда, когда ты играл на свирели возле тех дубов, влюблённый в Амариллис. Но ты не видел меня, хоть я и стоял рядом с девушкой. Это я отдал её тебе. И вот выросли у тебя сыновья - отличные пастухи и пахари. А теперь я пасу Дафниса с Хлоей, и когда ранним утром я сведу их вместе, я иду в твой сад, наслаждаюсь цветами, плодами и моюсь в этих ручьях. Потому-то цветы и плоды у тебя - прекрасны: ведь там, где я омываюсь, пьют воду они. Смотри, нет у тебя ни сломанного дерева, ни сорванного плода, ни затоптанного корня цветов, ни замутившегося ручья. И радуйся, что из смертных один ты, на старости лет, узрел такое дитя".
Он вспорхнул на мирты и, с сучка на сучок, сквозь листья добрался до вершины. За плечами у него я увидел крылья, а между плечами и крыльями - лук и колчан. И вот уже нет ничего - ни лука, ни его.
И если не напрасно моя голова побелела и если от старости мой ум ещё - не ослаб, посвящены - вы, дети, Эроту, и Эрот о вас заботу несёт".
Они были очарованы, будто слушали сказку, а не правдивый рассказ. И стали расспрашивать: "Что такое - Эрот? Это - ребёнок или птица и в чём - его сила?"
Филет сказал: "Это - бог Эрот, - юный, прекрасный, крылатый. Потому-то он и радуется юности, за красотой гоняется и души окрыляет. Такова - его мощь, что и Зевсу с ним не сравняться. Он царит над стихиями, над светилами и над такими же, как он, богами, - такой власти вы не имеете даже над своими козами и овцами. Эти цветы - дело рук Эрота. Эти деревья - его создание. По его воле и реки струятся, и ветры шумят. Я видел быка, охваченного страстью, он ревел, видел и козла, в козу влюблённого: всюду он следовал за ней. И я был молод и любил Амариллис. Тогда и о пище я забывал, и питья не принимал, и сна не знал. Страдал душой, сердце трепетало, тело холодело. То стонал, то молчал, то кидался в реки. Я звал на помощь и Пана, - ведь и он был влюблён в Питию, - Эхо прославлял за то, что она вместе со мной имя моей Амариллис повторяла. Я разбивал свои свирели за то, что они чаруют моих коров, а Амариллис ко мне не влекут. Нет от Эрота лекарства ни в питье, ни в еде, ни в заговорах, разве только одно - поцелуи, объятья, да ещё, прижавшись друг к другу нагими телами, лежать".
Филет ушёл, получив в подарок сыры и козлёнка, уже рогатого. Они же, оставшись одни и впервые тогда услышав имя Эрота, опечалились и ночью, вернувшись домой, стали сравнивать то, что слышали, с тем, что они переносят. Страдают влюблённые - и мы страдаем. Забывают о пище - мы уж давно о ней забыли. Не могут спать - это и нам сейчас терпеть приходится. Кажется им, что горят, - и нас пожирает пламя. Хотят друг друга видеть, - потому-то и мы молимся, чтобы поскорее день наступил. Пожалуй, это и есть любовь. И мы, не зная того, любим друг друга. Если это - не любовь и если не любят меня, то чего же мы тогда мучимся, чего друг к другу стремимся? Всё верно сказал Филет. Ведь это дитя из сада явилось во сне нашим отцам и приказало им, чтобы мы пасли стада. Но как его поймать? Ведь он - мал и легко убежит. А как от него убежать? У него есть крылья, и он настигнет. Надо прибегнуть за помощью к нимфам. Но ведь Пан Филету, в Амариллис влюблённому, всё же не помог. Значит, надо прибегнуть к тем лекарствам, что он указал: целоваться, обниматься и нагими вместе лежать на земле. Правда, теперь уже - холодно, но потерпим, - ведь и Филету приходилось терпеть.
Так для них эта ночь стала школой. А когда они, с наступлением дня выгнав стада на пастбища, увидели друг друга, то поцеловались и обнялись, сплетясь руками, но третье средство применить не решились. Слишком уж смелым оно показалось не только девушке, но даже козопасу.
И вновь ночь пришла, с мыслями о том, что сделано, с упрёками за то, чего не исполнили.
"Мы целовались - и без пользы. Обнимались - лучше не стало. Так, значит, лечь вместе - одно лишь лекарство от любви. Испробуем и его: верно, в нём будет что-то посильнее поцелуев".
Думая так, они видели во снах любовные ласки, поцелуи, объятья. И то, чего не выполнили днём, то ночью во сне выполняли: нагие, обняв друг друга, лежали. И всё больше подпадая под власть этого бога, с наступлением дня они вставали и гнали со свистом стада, стремясь к поцелуям. И, увидев друг друга, с улыбкой друг к другу бежали. Были тут поцелуи, а потом и объятья. Они ещё медлили лишь с третьим лекарством. Дафнис не решался сказать о нём, а Хлоя первой начать не хотела. Но случай и это им сделать помог.
Сидя возле пня дуба, прижавшись друг к другу и вкушая сладость поцелуев, они упивались наслажденьем. Были также объятья, дающие крепче устами к устам прижиматься.
И когда средь объятий Дафнис сильнее привлёк к себе Хлою, Хлоя склонилась на бок. И он склоняется следом за ней, не желая потерять её поцелуя. И в этом узнав то, что во сне им являлось, долгое время они вместе лежали, будто их кто-то связал. Но, не зная, что надо делать затем, и считая, что это - предел любовных наслаждений, они, большую часть того дня бесполезно потратив, расстались и погнали свои стада назад, проклиная ночь. И, может, немного спустя они бы совершили, что - надо, если бы вот какое смятение не постигло те края.
Несколько богатых юношей из Метимны, желая провести приятно время сбора винограда и повеселиться за городом. Снарядили кораблик, на место гребцов посадили слуг и поплыли мимо митиленских полей, которые были ближайшими к морю. Здесь берег изобилует заливами, богато украшен зданиями, сплошь идут купальни, сады и рощи. Одно создала природа, другое - искусство людей. Всё же вместе было прекрасным местом для увеселений. Плывя вдоль берега и причаливая то тут, то там, они никому не причиняли зла, а веселились, как могли. То, привязав на тонкой льняной леске к длинным тростникам крючки, со скалы, полого спускавшейся к морю, удили рыб, что водились между камней, то сетями или собаками ловили зайцев, бегущих от шума работ в виноградниках. Они занимались и ловлей птиц и брали силками гусей, уток и дроф. Так что их забавы доставляли им и пользу. Если же чего-то не хватало, брали у местных жителей, платя им больше настоящей цены. А нужны были им только хлеб, вино да ночлег. Осень уже наступала, и они не считали для себя безопасным на море ночь проводить. И свой корабль на берег вытаскивали, боясь ночью бури.
И вот кто-то из местных крестьян, нуждаясь в верёвке, чтобы поднять камень, который грузом лежал на гроздьях, уже растоптанных в точиле (его старая верёвка истёрлась), пробрался на берег моря, подошёл к кораблю, отвязал канат, отнёс домой и на что хотел, на то и использовал его. Утром юноши из Метимны взялись за розыски каната, и так как никто в воровстве не сознался, побранив своих хозяев, поплыли дальше. И, продвинувшись стадий на тридцать, они причалили недалеко от тех лугов, где жили Дафнис и Хлоя. Эта равнина показалась им подходящей для охоты на зайцев. Но верёвки у них не было, чтобы корабль на причал поставить. Тогда они, свив лозу в виде верёвки, привязали корабль за край кормы. Затем, спустив собак, чтобы выследить дичь, они расставили сети на тех тропках, которые им показались для этого подходящими. И вот их собаки, разбежавшись с лаем, перепугали коз, которые, покинув горные луга, побежали к морю. Но здесь, на песке ничего не найдя, чтобы им пощипать, те из них, что были посмелее, подойдя к кораблю, съели лозу, которой был привязан корабль.