Тело Рейчел.
Невыносимый огонь по-прежнему жег его грудь, когда он возвращался памятью в тот день. Он знал уже, что сделали с ней, — они послали фотографии, не скрывшие ни единой отвратительной, унизительной детали. Чего не было на снимках, так это лиц похитителей. А лицо, которое можно было разглядеть, было не ее лицо — распухшее, изуродованное, сведенное судорогой боли; он похоронил память о нем глубоко внутри себя и с тех пор нес в себе ее боль. Но Боже, как он тосковал без нее! Как до сих пор он хотел ее! Как горько ему было, что стрелки часов невозможно повернуть назад.
Когда они встретились, Рейчел была редактором отдела по правам человека в Новом Орлеане. Через несколько недель она встала из-за письменного стола и отправилась «в поле», чтобы применить журналистские навыки за пределами редакционных стен, ограничивающих ее свободу.
Воспоминания снова зажали сердце Тома Чамберса в тиски боли. Несмотря на ставни, сырость и влажность тихонько вползали в дом, тело его взмокло от пота. Он поднес пиво к губам и машинально пил, оно вливалось внутрь, быстро заполняя желудок. Возвращение сюда, призраки прошлого, стремление бередить незажившие раны — это, конечно, сумасшествие, но он всегда знал, что однажды так произойдет.
Том направился обратно к столу, где лежали ноутбук, 9-миллиметровый автоматический пистолет и стопка газет. Он пытался собрать о Рейчел все, используя любую возможность, чтобы соединить разрозненные черты в картины заключительных ужасов ее жизни, тем самым растравляя свою печаль и наказывая себя. Целью его собственной миссии в Колумбии было стремление вывести на чистую воду семейство Галеано и правительственных чиновников, которыми оно, по сути, управляло. Рейчел же пыталась привлечь внимание мировой общественности к тому, что происходит с детьми, теми, которых называли одноразовыми или отходами человечества. Хотя ее похищение не афишировали, оно, как и ее смерть, получило огромный резонанс, заголовки газет во всем мире пестрели ее именем. За неделю до смерти она занималась своей темой, и теперь Чамберс не мог забыть о том, что так волновало ее тогда.
Впервые это показала ему Рейчел. Он только что добрался до отеля «Каса Медина» в Боготе, прилетев с севера страны, где провел несколько дней. Она ждала его, и как только он вошел в комнату, сунула ему в руки машинописные страницы. Это ему в ней тоже нравилось — страсть, с какой она делала свою работу. Речь шла о приглашении, разосланном по почте по всему округу Лос-Мартирес в Боготе, в кем сообщалось о начале новой кампании «социальной зачистки»:
ПРОМЫШЛЕННИКИ, БИЗНЕСМЕНЫ, ГРУППЫ ГРАЖДАН И ОБЩЕСТВО ОКРУГА ЛОС-МАРТИРЕС В ЦЕЛОМ ПРИГЛАШАЮТСЯ НА ПОХОРОНЫ ПРЕСТУПНИКОВ, ОРУДУЮЩИХ В ЭТОЙ ЧАСТИ СТОЛИЦЫ, КОТОРЫЕ НАЧНУТСЯ СЕГОДНЯ И ПРОДОЛЖАТСЯ ДО ПОЛНОГО ИСТРЕБЛЕНИЯ.
Он вспомнил ее гнев и огорчение, когда она требовала объяснить, почему виновные уходят от наказания и почему это никого не волнует.
— Неужели, черт побери, эта тема не заслуживает первой полосы? — кричала она, и ее карие глаза яростно сверкали. — Если они не американцы, не евреи, не французы, не британцы, то и за людей не считаются? И ты, Том Чамберс, мог бы оказать мне здесь поддержку. Один Бог знает, как она мне нужна!
— Эй, у тебя она есть, — заверил он. — И еще у тебя есть шанс напечататься. Я слышал, ты получила первую полосу в «Нью-Йорк таймс» в завтрашнем номере. Ты знаешь?
От такой новости она умолкла и посмотрела на Тома в изумлении, потом глаза ее засияли.
— Ты дурачишь меня? — все же спросила она подозрительно.
— Позвони им. Сегодня вечером редактор на месте. Я говорил с ним по дороге сюда.
— И уговорил его, — с упреком сказала она.
— Нет, это ты его уговорила. Точнее, твой материал! Это великие новости, дорогая! Ты станешь известна в Лондоне, Париже, Торонто, ты заработаешь имя.
Она взглянула на него, глаза пылали, потом появилась улыбка, по которой он понял, как сильно ей хочется поверить ему.
Рейчел отвернулась, а он встал у нее за спиной, обнял и привлек к себе. Он знал, как близко к сердцу она принимает те трагедии, о которых пишет, и как старается выставить на всеобщее обозрение несправедливость и коррупцию.
Через некоторое время Чамберс ощутил ее напряженность. Рейчел подняла голову, и они одновременно посмотрели на свое отражение в затемненном стекле. Ее гладкая смуглая кожа, точно так же как и неумная страсть, указывала на происхождение: у Рейчел были американские и креольские корни. Густые волосы черного дерева, подрезанные покороче скорее для удобства, чем ради стиля, увеличивали ее глаза и подчеркивали огонь, горевший в них. Но взгляд все равно оставался уязвимым. Ее скулы, высокие и гордые, королевский росчерк ноздрей, яркая наполненность губ, изящная чувственность тела все сильнее захватывали его в плен, Чамберс не мог этого отрицать.