— Да что-то тухляк. Все обсуждают Омск или так, ни о чем разговаривают. Сидим вот, с Сергеем Митричем понемногу выпиваем.
Мне невольно представляется тухлое лицо Илонки, так сильно переживавшей о празднике своего суженого.
— Еще и Скориков сидит с кислой миной целый вечер, — будто услышав мои мысли, уточняет Карлицкий, — он-то думал, скверна даст ему какую-нибудь стихию, а дала типа твоей иллюзий. Что-то наподобие живописца.
— Чего?! — вмиг оживляюсь, переходя на крик.
— Ну живописца. Теперь он картины рисовать может. Художник, блин. Говорят, такая способность большая редкость.
— Да я не про это! Откуда ты знаешь о моей способности создавать иллюзии? Я же тебе не говорил!
— Ты не говорил. У тебя вечные секреты. Илона сказала. Пыталась успокоить Скорикова и при всех сказала.
Бля*дь, ну что за дура!
— Кстати, за Тарасова не переживай, — продолжает Карлицкий, — он сегодня адекватный. У него и настроение хорошее. Почти не пьет, со всеми разговаривает нормально. Ты вообще скоро? А то сидеть одна скукота.
— Уже на подъезде. Скоро буду, — напоследок говорю, сбрасываю номер и от злости на сестру едва не бью смартфон о подлокотник.
Тарасов, значит, с хорошим настроением… Ну-ну… Сейчас я ему настроение подпорчу. Заодно развею тухляк. Илонка зря переживет. Вечер удастся на все сто. Как по мне, и ей врезать не мешает. Чтобы меньше болтала. Благодаря этой дуре на иллюзию уже не стоит рассчитывать. Остается полагаться только на кулаки. Впрочем, я и до этого лишь на них и рассчитывал.
В преддверии драки меня охватывает уже ставшее за годы жизни в интернате привычное нервное возбуждение. Это нечто необычное. Появляется неописуемое желание разбить в кровь морду очередного гондона. И в то же время появляется страх быть побитым самому. Сидишь в инвалидном кресле, ждешь, понемногу посыкиваешь и гадаешь: я его или он меня.
Но вот начинается драка и страх теряется. О нем уже не вспоминаешь. Пытаешься ухватить гондона и долбишь его, долбишь, долбишь. А он долбит меня. И вот он сваливается первым. Победа. Если сильно довел, падаешь с инвалидного кресла на него сверху и снова долбишь, пока окончательно не вырубится. И тогда наступает истинная радость. Я смог. Я показал гондону, кто он есть и где его место.
Когда проигрывал, меня скидывали с инвалидного кресла и начинали забивать ногами, да так, что я не мог ничего сделать, кроме как съежиться в позе эмбриона и прикрыться руками. В этот момент страх возвращался. Он животный, до дрожи, до панического ужаса.
Это страх перед будущим.
Я боялся превратиться после побоев в овощ, не способный больше не то что постоять за себя, донести до рта ложки. Боялся умереть, хоть и не ценил свою жизнь ни на грамм.
Все еще продолжая оставаться в сознании на волоске от того, как провалиться в беспамятство, я делал выбор. Выбор на предмет предпочтительности исхода поражения. Между остаться в живых или сдохнуть.
Каждый раз я останавливался на одном — хотел, чтобы очередной гондон-победитель забил меня до смерти. Чтобы не зализывать потом раны. Чтобы не искать в себе силы подняться и снова осознать себя человеком, а не сломленным лохом, который не может ответить более сильному.
Смотрю на время в смартфоне. 19:27 — как раз достаточно, чтобы успеть подраться и вернуться в гостиницу. Нажимаю ручку на двери. Раздается приглушенный металлический щелчок, и я открываю дверь.
Одновременно с моей дверью открывается дверь входа в «Парадайз». Появляются одноклассницы: Никитина, Вяземская, близняшки Таракановы. Последней выходит Екатерина Волгина.
Приходится снова захлопнуть дверь машины. Когда буду бить Тарасова, Волгина должны быть в зале обязательно. Она и Илона мои основные зрители. Мне нужно, чтобы они видели драку. Это придаст мне отчаяния, считай — сил. На остальных по большому счету плевать. Они мне нужны только в своей массе.
Девушки идут вправо от входа, о чем-то разговаривают, смеются. Лишь дойдя до дерева, они останавливаются и становятся в кружок.
Что они там делают?
Присматриваюсь.
Тьфу ты… вот же сучки, они покурить вышли.
И это называется Пермская элита. Со стороны ведут себя не лучше тех же шалав из «Черной Вороны».
Впрочем, если верить Амалии, Волгина та еще прости господи. И меня хотят на ней женить.
Пи*дец!
Надо было тогда деду сказать, кто она есть. Пожалел на свою голову. Состроил из себя джентльмена, не желающего опозорить честь бледи. Только хуже себе сделал.
Хотя…
Деду, по-моему, плевать. Он уже увидел перспективы от моего брака. Скажи — не скажи, все равно без толку. Так понял, у деда прежде всего интересы клана, а потом все остальное. А после отец еще прицепился. Пытался убедить меня в том, что Волгина станет для меня хорошей женой. Начни говорить о ней плохое, меня бы никто не слушал. Ну блин и семейка. Куда проще было попасть к обычным людям. У них все куда понятнее, яснее, честнее. С ними проще.