Были здесь и другие генералы, полковники — всего десятка полтора, — самые разные специалисты. Все, кто мог сказать свое слово. Был и полковник Танков. Он сидел справа от Фурашова, застыв в нервной напряженности, в ожидании — сейчас что-то произойдет, а что, он не знает и мучительно ждет…
— Да, вопрос, пожалуй, стоит так, — повторил маршал в тишине, и Алексею показалось — повторил с какой-то грустной обреченностью. — Хотелось бы услышать ваше мнение…
И тут Василин подал нетерпеливо голос — ждал этой маленькой зацепки:
— Скажем, товарищ маршал! Есть мнение…
Шумно двинулся вместе со стулом, наливаясь малиной, подтягивая к себе по столу папку, тисненую, с Кремлем. Неторопливо поднялся — не по-военному, с достоинством: почти все сидящие здесь были рангом ниже его.
— Вот нам предлагают высказать соображения. И вопрос стоит: или — или. Нужны ли мы? Какие соображения? Сами себя подрубить?.. И получается, что режут, а плакать не дают.
Кто-то хихикнул, но осекся: уж больно гробовая стояла тишина. Василин свирепо обернулся на смешок, но затем снова уставился на Янова, окаменевшего у глобуса — глаза опущены, пальцы больше не двигаются по поверхности шара.
— А я спрашиваю, товарищ маршал, что изменилось, почему будто стало невмоготу — вынь да положь эти оргмероприятия? Техника другая? Вместо артиллерии — ракеты? И что же? Только сменилось название — тот же Микитка, но в другой ермолке! — Голос у Василина хриповатый, жесткий. Взмахнул рукой. — Нет, я заявляю: не вижу ни повода, ни возможности заколачивать в гроб зенитную артиллерию, устранять командующего и его штаб. — Он возвысил голос: — Пробросаемся! Мы воевали… Да, воевали! Стояли насмерть, сбивали воздушных стервятников. Это не сбросишь со счетов. У, нас опыт войны, традиции, а у тех, ракетчиков, у молодых, что?
— Свои будут традиции! — спокойно подал реплику Сергеев. — А многие возьмем у зенитчиков.
— Вот-вот, возьмете! — будто зло обрадовавшись, подхватил Василин. — На готовенькое охотников, как мух на пирог!.. Не ново! Отдай жену дяде… — В коротком, невеселом смешке колыхнулось тело. — Мы предлагаем: объединить управление генерала Сергеева со штабом командующего артиллерией — один хозяин должен быть! Предложения мы, товарищ маршал, подготовили. — Он прихлопнул рукой по папке, сел, энергично, резко.
— Консерватизмом попахивает, Михаил Антонович! — отозвался Сергеев, поворачиваясь на стуле и добродушно улыбаясь.
— Сорочьих яиц не едим! — бросил полушутливо, полусердито Василин. — Не святые — можем попахивать. А чего же?..
— Перебранка, товарищи, неуместна, — проговорил Янов с огорчением, насупившись, и неторопливо прошел к переднему краю стола. — Да, неуместна. Для серьезных дел собрались. Давайте соблюдать рамки приличия.
Опять стало тихо. Фурашова точно кто-то толкнул в эту секунду изнутри — властно, настойчиво. Посмотри! Он поднял глаза на Танкова: выражение нервного ожидания у полковника сменилось теперь болезненно-горьким, страдальческим. И Алексей невольно усмехнулся, припомнив слова Адамыча: «Трудно ему! Надо все время держать нос по ветру, а то получишь как раз по нему… А держать-то все труднее: раньше был один Василин, теперь сколько ориентиров!» Да, прав, кажется, Адамыч! Что ж, в случае с письмом Танков открылся, как плохой боксер, — весь…
Алексей все последние дни бегал по крутым лестницам с этажа на этаж: первый вариант проекта наставления был готов. Получилась не бог весть какая объемистая работа, всего около сотни страничек на машинке, но он точно знал — были там острые моменты, какие должны вызвать споры и, возможно, возражения: кое-что в статьях, наставления оказывалось выше и строже, чем было записано в техническом проекте на «Катунь». Алексей шел на это сознательно.
Сергеев держал проект два дня, потом пригласил Фурашова, — глаза лучились затаенной веселостью и сдержанной возбужденностью, словно говорили: «Ну и заварили вы кашу!» И сказал: «Вижу, Алексей Васильевич, хотите вступить в спор с самим Борис Силычем? Что ж, идеи мне нравятся. В отделе, говорите, читали? Рассылайте, пусть дают свои замечания, — это ведь только вариант, а там посмотрим».