— Над седой равниной моря… гордо реет… Словом, родился буревестник! Поздравляю — на доске висишь!
Кто уж оказался виновным — Беленький или иной кто, но по редакции пошло: «Коськин-Буревестник». Ею встречали, пожимали руки, говорили разные одобрительные слова.
Признаться, он предполагал, что все так и будет: как-никак статья «пахла» новизной, необычностью постановки вопроса, может, смелостью. Втайне он ждал звонков, думал, что, конечно же, первым откликнется Алексей. Этот заметит: военный человек, исправно читает газету. Интересно, что скажет? Сергей Умнов, бесспорно, не увидит, пропустит — Гиганту не до статей, пора горячая, успевай только поворачиваться: идут полигонные испытания «Катуни».
Однако все получилось наоборот. Во второй половине дня, после обеда, у Кости на столе зазвонил телефон. Сдержанный, негромкий голос Гиганта Костя узнал сразу и обрадовался, и растерялся — так бывает от неожиданной, но желанной встречи.
— Прочитал, — после взаимных приветствий и небольшой паузы проговорил Умнов. — Может, проглядел бы, но позвонила Леля. Нашел у секретарши шефа газету. По агентурным сведениям, Бутаков тоже прочитал. Вот так, понимаешь…
Это «понимаешь» насторожило Костю. У Сергея оно обычно предшествовало тому, что он готовился или возразить собеседнику, или просто уйти от разговора, когда был не согласен с чем-то, и Костя приготовился выслушать самое неприятное.
Но то ли Умнов решил пощадить Костю, то ли у него были какие-то другие соображения, только Коськин понял: Гигант на этот раз ушел от разговора.
— Понимаешь, Костя… Остро. И как это? Напористо. Главное, конечно, все правильно. Есть силы и антисилы… И эта фраза: «Революция грядет семимильными шагами!» Грядет она, верно. Сметает — тоже верно. Но… как бы тебе сказать?..
Умнов умолк, и Костя представил, как тот сейчас трет лоб, подыскивая слова поделикатнее.
— Режь прямо! — усмехнулся он.
— Прямо? Но прямо — не всегда значит верно.
— Слушай, давай-ка приезжай ко мне, поговорим.
— А что? На днях загляну.
— Вот и добро!
И, словно сбросив с себя тяжесть, Сергей облегченно вздохнул в трубке и стал расспрашивать, как дома, как работа, и так же неожиданно, как и позвонил, оборвал разговор:
— Ну, бывай!..
В ту минуту Костя подумал: что-то с Гигантом происходит — нет прежних восторгов по поводу «Катуни». Но он будет молча давить и ломать все в себе. А разве не так у тебя? Разве не маешься теперь, отыскивая тот ответ? Конечно, все так. Но и знаешь — ответ придет, найдешь его не на словах, на деле…
Отстояв с полчаса в бюро пропусков, Костя на лифте поднялся на четвертый этаж. В длинном пустынном коридоре — тишина и сумрак; тянулась лента ковровой дорожки; холодно, серой масляной краской поблескивали высокие стены; и — двери, двери… Изредка открывалась какая-нибудь из них, выскакивал озабоченный офицер с рабочей тетрадью или папкой, и тотчас другая дверь закрывалась за ним. И снова — пустынно, тихо.
Из ближайшей двери, как раз из приемной Василина, вышел генерал Сергеев. Поднял глаза:
— О, пресса! К нам? Это называется — в народ идти?
— Нет! Иногда это называется оказанием помощи начинающим мемуаристам.
— Вот как! — Сергеев кивнул через плечо. — К нему?
— Да.
— Выходит, утверждение, что у всякого военного в ранце жезл маршала, уже неточно? У некоторых…
— Еще и жезл писателя.
— Похвально! Хотя лучше делать что-нибудь одно, да хорошо. — Генерал коротко рассмеялся. — Согласны?
— Вполне.
— Да, согласны? Я рад. Что ж, желаю… — Он опять кивнул на дверь. — Кстати, зайдите и ко мне, если будет время.