Голос майора оборвал его мысли:
— Здравству… товари…
Он говорил, сглатывая окончания слов, потому что во рту у него всегда торчала папироса, размочаленная, с изжеванным мундштуком. Докурив одну, майор тут же зажигал другую. Он подошел к столу Танкова, раскрыл на ходу свою папку:
— Вот, товари… полковник… бума… ваша…
Изогнулся перед столом Танкова, пока тот расписывался в реестре. Прошаркал назад мимо Алексея:
— Вам, товари… подполко… Фурашо… арбу… уз… генера… Василин… шлет…
Полковник Танков читал бумагу, нахохлившись, за своим столом.
— Алексей Васильевич! — Голос прозвучал отчужденно. И пока Фурашов подходил к столу, Танков не спускал с него пронзительно-ледяного взгляда. Не вставая, постучал ребром ладони по шее, тонкие губы разжались:
— Хотите, чтоб срубили обоим?
— Не понимаю, товарищ полковник.
— Читайте резолюцию генерала Василина! — Танков сунул бумагу Фурашову.
В углу типографского бланка размашисто-округло зелеными чернилами растекались слова. Алексей прочитал: «Тов. Танкову! Разберитесь с этим «творением» и доложите. Серьезные дела надо поручать серьезным офицерам».
— Срок два дня. Подумайте, что делать, чтоб не срубили нам головы. Ясно?
Алексей стоял, оглушенный резолюцией, ее тоном. Он просто онемел: было странное ощущение, что все это происходило не с ним, а с кем-то другим и слышит он голос Танкова издалека, и голос вроде бы обращен тоже ни к нему.
На пяти страницах машинописного, текста теперь уже спецуправление (Алексей знал — могучая организация, это ее настройщики, отладчики, инженеры, техники трудились в Кара-Суе, доводили «Катунь» до кондиции) разбивали в пух и прах статьи наставления. Да, это были удары более жестокие, чем полученные уже из КБ, от главного конструктора «Катуни» профессора Бутакова! Алексей, прочитав все, потерянно сидел за столом и снова и снова пробегал глазами строчки… Да, теперь становилась понятной грозная резолюция генерала Василина, понятной формально: получить такой «арбуз» — поди, разгневаешься!.. А по существу? Он, Фурашов, прав, тысячу раз прав! Убежден. Прав, что нужно так — техника позволяет. Что ж, кое-что он за все эти месяцы уразумел в высокой межведомственной политике. Но видно, не все. Есть что-то такое, что не укладывается в рамки его разумения.
Адамыч и майор Бражин поглядывали на него, догадывались — несладкие минуты переживал их товарищ. Да и новенькие — их трое, майор и два капитана, — сидели за столами вдоль той стены, где и Бражин, тоже понимали.
Танкову позвонили, и он, еще насупленный, с красноватыми пятнами на щеках, ушел. Адамыч, очевидно, ждал этого момента, тотчас обернулся, из-под, низких бровей светло-карие глаза смотрят спокойно. Такому хоть бомбу с часовым механизмом вложи в руку, скажи — через две минуты взрыв, — он будет рассматривать и изучать ее, не дрогнет мускул. Выдержка!
— Что там?
Алексей протянул ему бумагу. Прочитав, Адамыч положил ее на стол перед Алексеем.
— Ничего особенного.
— Ничего? Но… тон! «Считаем недопустимым своевольное отступление от условий ТТЗ… КБ главного конструктора и то так не ответило.
— Правильно! Понимать надо. Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку. КБ — наука, духовные отцы «Катуни», им можно и поиграться, порисоваться — наше творение, мол, может дать и больше, но… А они — просто купцы, товар-то им продавать! А ты еще до аукциона, до продажи с молотка, начинаешь к этому товару предъявлять высокие требования. Тут будешь резким, неделикатным! Согласись на твои требования — наставление — закон! — значит, вытягивай. Вот и дают сразу по рукам — не забывайтесь.
Бражин повернулся, подал голос:
— Адамыч, премудрость простая!
— Не говорю, что сложная.
— Что же теперь? — вырвалось у Алексея.
— Где-то отступить, а где-то и удержать.
Бражин с внезапным озарением выпалил:
— Посмотреть, на какой мозоль им больше давит, там отпустить!
— А главное, — добавил Адамыч, — надо больше виз получить и конкретных замечаний от самых разных «контор», легче будет понять и где жмет, и где держать.
— Спасибо!
— Словесной благодарностью не отделаешься! — Бражин осклабился. — Танков ведь о голове говорил — быть ей или не быть под топором. За это платить надо. — И кивнул за окно: — Тут на днях плавучее питейное заведение поставили, коньячок, слышал, армянский водится.