Бабушка Лия пляшет посередке. Танцует одна, одна-одинешенька, это ее особая пляска. Ее собственная. Платок с головы соскользнул у нее на плечи. Белый, жиденький кренделек волос растрепался. Голова с лукавым кокетством склонилась к плечу. Ее поднятые руки, как два расправленных крыла. В одной руке конец платка, другой рукой она прищелкивает в такт музыке. Вот она нагибается и присматривается к чечетке, которую выбивают ее ноги. Потом она на миг выпрямляется, устремляет взгляд ввысь и застывает где-то далеко в поднебесье.
— Поздравляем, бабушка Лия!
— Пусть счастье вам улыбается, друзья мои!
— Чтоб вы, бабушка Лия, еще праправнучка дождались!
— Спасибо, и вам того же!
— Пусть не коснется вас дурной глаз!
— Ай-ай, я уже не танцевала бог знает сколько!
— С вами, бабушка Лия, никакая молодка не сравнится — так скачете!
— Для последнего раза набираешься молодых сил.
— Бросьте, бросьте, последний раз — это для наших недругов.
— Что вы говорите! Ноги уже не ноги. Глаза уже не глаза. Сердце уже не сердце. Но разум — еще разум. И воля еще воля. Тьфу! Трудно пускаться в пляс на старости лет.
— Держитесь, бабушка Лия, ради правнука. Такая Фрейдка, не сглазить бы, чтоб никому вреда не было!
— Ну а Виктор? Никудышный, что ли?
— Пусть все наши любимые будут не хуже.
— Только бы здоровье, друзья мои!
— А дети… Такой Давид и такая Сарра! Лейзер — кожевенник, а зять — доктор. Он, бедняга, за всю свою жизнь доктора ни разу в глаза не видел.
— А на себя обернитесь, друзья мои!.. Такая отменная публика! Почет и удовольствие…
— Всем бы нашим любимым так!
— Да, Лейзер не дожил. До свадьбы дочки не дожил и до свадьбы внучки не дожил, ах, Лейзер, Лейзер!
Бабушка Лия начинает кружиться на одном месте быстро-быстро, как юла. Непонятно, все ли она еще танцует или вдруг остановилась среди танца, пошатываясь, вот, кажется, запрокинет голову и упадет на пол.
Фрейдка и Виктор подбегают и подхватывают ее. Она стоит минуту, как в чаду, с неловкой улыбкой на губах: «Это пустяки, глупенькие, это просто так», — она чуть пережидает дурноту и кладет обе руки на плечи детям. И вот уже втроем они пляшут снова.
Фрейдка втягивает в танец отца и мать. И Фрейдкины родители вовлекают в танец родителей Виктора. В круге семь танцоров. Семейный хоровод. Гости, обступившие их, бьют в ладоши. Музыканты играют громче, живее. Пиджаки расстегиваются, полы разлетаются, платья взвихриваются. Руки вокруг шеи, руки на плечах, руки в руках, круг сужается, ширится, снова сужается, снова ширится. Он растягивается и собирается, вновь растягивается и вновь собирается, мнется и складывается, как аккордеон в руках аккордеониста. Бабушка Лия уже не чувствует ног под собой, ни одной жилочки своей не чувствует. Локти ее вяло расставлены, лицо залила бледность, голова опущена, но она не сдается. Она взбрасывает плечо, из-под длинного платья мелькает колено, она пляшет, она притопывает, она живет.
Сильнее!
Выше!
Больше огня!
Вдруг… То есть пока, сразу после танца, ничего особенного не приключилось. То, о чем надо рассказать, произошло после. Все гости снова уселись у столов, сразу после семейного танца — и только старик Архип Павлович — отец Виктора — почему-то слишком отяжелевший и измученный, остался на том же стуле, где сидел, и Виктор, не отходя от него, вытирал ему лицо платком. Кто заметил это, а кто и не заметил. Да и как можно было заметить, если старик сидит в таком положении весь вечер и в душе колеблется, мучается — сказать или не сказать? Если сказать, то когда сказать? Прямо на свадьбе или, может быть, позже, со временем? Нет, зачем и дальше откладывать? Почему бы людям сразу не открыть правду? И всем этим родственникам и самому Виктору? Когда будет более подходящий момент, чем сейчас? Ну, а если правильнее, чтобы никогда? А? Как до сих пор не знали, так и дальше знать не будут. Но как скрыть такое? Да и зачем скрывать? Ему тут вроде бы нечего стыдиться. Наоборот. И как вообще таить такие серьезные вещи от родственников? А если потом все равно узнают? Ну ладно, сложись все как-то иначе, может, Виктору действительно ничего не следовало бы знать… Но раз уж сложилось так, и вроде бы совсем недурно сложилось (родственный танец разрешил все сомнения Архипа)… Как же можно от таких людей скрывать правду? И в конце концов, что здесь зазорного, а? Виктор все утирал платочком капли пота с отцовского лица, но капли пота набегали все снова и снова на отцовское лицо.