Дни были длинными и наполненными. Каждый новый день за моим письменным столом — новые события, находки, характеры и поступки, споры, неожиданности, миры и мирки. Десять дней, которые я уже здесь провел, своей насыщенностью перевешивали сжеванные городом десять месяцев, казались мне не полутора неделями, а невероятно долгим куском времени, чуть ли не отрезком вечности.
Однажды под вечер, на одиннадцатый или на двенадцатый день, кто-то постучался в мою дверь. Я только задремал. Прошлую ночь сидел за столом до четырех утра; перевел дыхание лишь перед нынешней ночью. Я сошел с кровати, взглянул в коридоре в зеркало и увидел себя помятого, с растрепанными бровями. Может быть, мне показалось, что стучат? Но стук повторился.
— Кто там?
— Я… Помните, из Вильнюса!
— Одну минуту!
В комнате кавардак. Все у меня валилось из рук. Но каким-то чудом кровать мгновенно была застелена, книги вокруг кровати — сложены. Пепельница с окурками опорожнена в мусорное ведро. Я быстро влез в брюки, натянул на себя свежую рубашку, ладонью прошелся по волосам, пригладил взлохмаченные брови.
Вильнюсская девушка на пороге в длинном в складку платье, в белой блузке с короткими рукавами казалась теперь выше, проще и еще притягательнее, чем тогда в дорожных джинсах и в яркой куртке. Но так же, как тогда, она перед каждым словом краснела:
— Я, наверно, приехала не вовремя.
— Нет, почему же? Входите. Я после работы решил немножко отдохнуть. Садитесь. Будьте как дома.
— Мы заблудились. Кондукторша не предупредила, когда нам выходить. Не беда. Подышали морем. Лишнюю часть дороги прошли пешком. Главное, что мы вас отыскали, застали дома.
— Кто это «мы»? — преодолевая волнение, я достал из холодильника несколько яблок, помыл их и поднес на тарелке гостье.
— Спасибо. Меня внизу ждет знакомый. Ни за что не хотел подняться. Совсем оробел.
— Неужели? Мне представляется, что он-то как раз не робкого десятка.
— Старый знакомый. Он тоже из Вильнюса. Мы здесь случайно встретились. Когда в отъезде встречаешь земляка, так радуешься, будто увидел кого-то родного.
Минуту мы помолчали. С яблоком в руке вильнюсская девушка оглядывала стены моей комнаты, исчерканные странички на столе, смотрела в окно на гущу деревьев, на море. Хоть стены в комнате были обычными голыми стенами, на страничках бумаги — крошечные буковки, перечеркнутые и заклеенные, море в окне — то же море, что и в окне ее пансионата, она все-таки, надкусив яблоко, сказала:
— У вас так хорошо! Жалко, что мой приятель слоняется внизу один. Первый раз в жизни я разговариваю с живым писателем, вижу писателя так близко.
— Ну и как? — спросил я.
— Ничего особенного. Человек как человек.
— Только снаружи, — усмехнулся я. — Что происходит у него внутри, знает только он.
— Почему? Все знают. Я тоже.
Она открыла свою сумочку, и я увидел мою последнюю книгу. Девушка держала ее обеими руками, чуть накренив, ласково, бережно — голова склонена к обложке — как держат, мне очень понравилось такое сравнение, младенца в пеленках. Девушка опять зарделась:
— Вашу книгу я купила у нас, в Вильнюсе. Еще в прошлом году. Я позвонила домой, чтобы мне ее сюда прислали. Только вчера получила. Прошу вас, дайте автограф…
И она протянула мне книгу с такой благоговейной осторожностью, будто та была из стекла и могла, упаси господь, упасть и разбиться.
— Можно подумать, вы и читали ее? — нетактично поинтересовался я.
Девушка из Вильнюса не сразу ответила мне:
— Как же иначе, разве книги покупают не для чтения?
— Выходит, вы знаете еврейский? Что же вы молчите? — шутливо прикрикнул я.
— У нас в доме с бабушкой постоянно говорили по-еврейски. А папа и мама разговаривали по-еврейски, когда хотели, чтобы я чего-нибудь не поняла. Но я все равно научилась их понимать. И секретов больше не стало: мы все говорили по-еврейски. Читать и писать я начала благодаря урокам в еврейском журнале. Журнал «Советиш Геймланд» я видела у нас в доме с тех пор, сколько себя помню.
Я взял авторучку. Подумать только, такая молодая, такая прелестная, такая притягательная читательница! Что написать этой девушке?
— Меня зовут Ева. Просто Ева, — выдохнула моя гостья, словно боясь, как бы я вдруг не передумал.
Я медлил, зажав авторучку между пальцами. И в самом деле, размышлял немного больше, чем следовало. Наконец я надел очки и, как водится, на титульном листе вывел убористыми буковками первые три строчки, которыми выше я начал этот рассказ: