Сергей сидит, чуть прикрывая глаза, думает. От бревна солнце ударило. Тянет смоляным дымом — жена топит сосновой щепой печь. Сергей берет топор, пробует лезвие. Он не любит на нем зазубрин — тупой топор рвет дерево, и в местах стеса зазубрины оставляют следы, как жилы. А острый, при поперечной рубке, он скалывает тяжелые ломти. Они падают на колени — даже через штаны слышна прохлада дерева.
На стук топора из землянки выходит в одной рубашке Ванюшка, останавливается на щепках. Не раскрывая глаз, покачиваясь, мочится. Солнце еще его не разбудило. В легкой пыли брызг у его ног лучится радуга.
Закончив, Ванюшка просыпается и видит отца, подбегает, тянет кверху руки.
Отец подхватывает его. Голое тельце такое же золотистое, как дерево. Отец сажает Ванюшку в только что вырубленный паз — Ванюшка тонет в нем, как в гнезде.
— Смотри, Ванюшка, — удивляется отец, — как ты хорошо пришелся. Вот и мы в Сибири с тобой свое место застолбили.
Он поднимает Ванюшку из врубки, опускает на землю.
— А теперь беги.
И, уже отрешившись от всего, берется за топор.
Маленький пятистенник тремя окнами к дороге стал. Углы с глубокой вязью, не куцые. Наверху в крыше надстройка выступом, как терем. На глазастое его окошко глубокий козырек крыши напущен с резным подзором. Дом — как невеста в кокошнике.
Изредка Сергей окликает Дуню. Она подает ему наверх отстроганные тесины, отходит и снизу, из-за стены, чтобы не застал ее Сергей за праздностью, смотрит на него, на потную его рубашку на спине.
Сергею слезать с дома даже вечером не хочется — он ждет Матвея. Матвей в сумерки, а придет. Как с пашни приедет. И верно. Вон его выцветшая кепка показалась.
Матвей по улице идет спешно, чуть прихрамывая, потом замедляет шаги, чтобы, начиная еще издали, рассматривать Сергеев дом и отмечать, как он все больше и больше меняется.
Сидят они рядом. Матвей долго закуривает. У него кисет — сплошная пыль. Затронешь рукой — целый день от пальцев табаком будет пахнуть.
Сергей не курит. Он любит наблюдать в эти минуты за лицом Матвея, ждать. А Матвей медленно растягивает самокрутку, молчит. Он такой, Матвей: то улыбается готовой улыбкой, то серьезно слушает все, как будто со всем соглашается, молчит, а потом одно слово скажет и все повернет на свою сторону.
— Вот ведь ты что сделал… Поставил этот фонарь на крышу, и он у людей усталость снимает. Они на пашне только на землю под соху смотрят, а ты заставил их вверх посмотреть, глаза от борозды поднять. Хорошо… Как тут пройдешь мимо. Ведь что из дерева сделать можно… Ну… бревна и бревна, ну… тес и тес… лес, одним словом. А ты вместе его собрал, и он смотреть зовет. Я еще одного не пойму…
Матвей задумывается, забывает про самокрутку.
— На каждый дом человек по-разному смотрит. На дом с маленькими окнами — смотрит маленькими глазами, а с большими — нет. Он уже смотрит широкими. В чем тут дело?
Матвей поднимается, идет к избе.
— Ты на каком венце окна поставил? На шестом? Вот высоко, а угадал…
Матвей умолкал, трогал рукой косяки.
— Крепость какая в сосне, и пахнет хорошо — здоровьем. Оттого ты и силен, дьявол. А от земли устаешь… Дурманит… После пахоты до телеги не дойдешь…
Вот этот разговор Сергею и нужен. Ради него он и живет. Он сидит с Матвеем и не столько слушает, сколько вспоминает полосы теней от козырька на дощатой обшивке теремка, утренний проезд мужиков на пашни. Они чуть притормозят около, что-нибудь крикнут с дороги, поприветствуют.
Вспоминает еще: когда полоснет дождь по деревне и все вдруг станет темным, пасмурным — стены изб, крыши, трава вокруг, захлюпает вода на земле, запляшет на мгновенно очерченной дегтярной дороге — во всем последождевом сумраке остается светлой только новенькая изба Сергея.
Льются дождевые потоки с пустых подоконников, они не темнеют, а только сильнее пахнет от мокрого леса смолой.
Перед уходом Матвей закуривает еще раз. Глубокая затяжка освещает его лицо и скорбное выражение глаз.
Сергей догадывается — Матвей знает, что у него не хватит в этом году лесу на пол и крышу. На следующий год дом недокрытым останется.
Да и не только на следующий.
Захлестнули Сибирь события — новые, бурные, и с домом у Сергея все оттянулось. Зимним днем появились в деревне всадники. Помаячили на дороге, скрылись.
К вечеру к первым избам подтянулись обозы. Малевский мужик Герас с двенадцатилетним сыном встречать вышел, перед первой подводой шапку снял.