Ну хорошо, думал он, Лукич и его ровесники не имеют достаточного образования для сегодняшней техники. Но почему Эвальд и другие молодые парни такие беспомощные, такие… безграмотные? А ведь в цехе большинство рабочих — молодежь!
Если бы все были такими, как, например, Ленька… Вот у кого голова! Он никогда ничего не делает наполовину, всегда докапывается до сути. С ним можно и просто по-человечески поговорить, и поделиться радостью или печалью. Не зря Александр часто говорит ему шутливо: «Мое почтение, мастер!» И никто не подозревает даже, сколько глубокого смысла вкладывает он в эти слова. Да, на таких рабочих, как Ленька, земля держится — это уж точно. Но, к сожалению, далеко не все парни в цехе такие. Некоторые ему откровенно говорят:
— Что, хочешь заработать красный флажок? Давай, давай… Мы свой кусок хлеба зарабатываем, а остальное нас не колышет…
То, что сам он работает на совесть, они воспринимают как должное, и это ничуть не влияет на их равнодушное отношение к делу. Правда, таких непробиваемых в цехе не так уж и много. Но он не может спокойно работать рядом с ними, пусть немногими, для которых «лишь бы день до вечера». Другие слесари привыкли к этому и молчат: такая уж у них работа — возвращать в строй машины, когда кто-то их ломает. А он негодует в душе, не скупится и на резкие слова. Ведь от работы коллектива цеха в какой-то степени зависит строительство жилых домов в городе. Когда кто-то из друзей или знакомых жалуется, что вот никак не получит квартиру, его всегда мучает совесть, как будто это лично он отвечает за обеспечение горожан квартирами. Смешно, не правда ли? Но только на первый взгляд. Подумать только, насколько больше продукции сверх плана мог бы выдавать цех, если бы все работали с полной отдачей!
Он часто приходит в цех за час до начала рабочего дня. Никому, даже самому себе он бы не признался, что в такое раннее время его влечет туда не только дело, но и острая необходимость вдруг вновь ощутить, что все здесь подвластно тебе, знакомо до мельчайших деталей и в нужный час по воле твоих рук и ума придет в движение, будет жить в четком ритме. А какая царит в это время здесь тишина! Солнечные лучи вливаются через высокие окна, светлыми дрожащими полотнами пронизывают простор цеха, который в эти утренние часы непосвященному показался бы пустым и неуютным. Для него же все здесь имеет свой смысл, свой строгий порядок.
Врачи говорят, что любую болезнь человека можно предупредить. Так же и с машинами. Они лишь тогда работают безупречно, когда за ними обеспечен хороший уход. Однажды он предложил составить для слесарей особое расписание рабочего дня.
— Мы должны начинать работу на час раньше, и обеденный перерыв, естественно, должен быть у нас не в одно время со всеми, — доказывал он.
— Нет, это невозможно, — ответил ему инженер Зайцев, временно исполнявший тогда обязанности начальника цеха. — Обед привозится из заводской столовой в одно для всех время… И вообще, Руманн… Вы всегда занимаетесь делами, которые вас совершенно не касаются.
Зайцев… Странный парень. Или ему действительно, как считают многие ребята в цехе, действует на нервы то, что он, Александр, как бы это сказать… кое в чем слишком хорошо разбирается? Когда он изобрел и изготовил для пресса свой штамп, от применения которого в конечном счете значительно ускорялось выполнение плана всем предприятием, Зайцев не проявил особой радости. Вместо того чтобы помочь ему в испытании штампа, инженер деланно рассмеялся и сказал:
— Смотри, Руманн, если пресс не выдержит новой нагрузки, затея эта тебе дорого обойдется. Ведь пресс — все же собственность завода.
— Я это и сам прекрасно знаю, — пробурчал он тогда ему в ответ.
— …Иногда в своем изобретательстве ты кажешься мне излишне усердным. Эти станки создавали головы поумнее твоей, — высказался Зайцев в другой раз.
— Голова хорошо, а две лучше… — возразил он. И хотя подобные разговоры оставляли в его душе неприятный осадок, он не бросал своей рационализаторской работы. До тех пор, пока случай не показал, что.
Снова бьют часы. Сколько уже? Бог ты мой! Уже два часа!
Головная боль немного утихла, так что можно спокойно поразмышлять. Глупейшая история — эти фурункулы. Парни могут подумать, что он попросту сдрейфил. Ведь даже Ленька говорил ему на пасеке:
— Я бы на твоем месте крепко призадумался… Должен сказать тебе начистоту: это эгоизм! Извини меня, но ты упрям, как осел, если не хочешь понять такой простой истины. Думаешь, я не вижу, что ты еще не справился с потрясением?.. Горе помутило твой разум, иначе ты никогда не решился бы на такой бессмысленный поступок. По-другому я не могу это расценивать. Подумать только — ты уничтожил свое творение, частицу своего «я»… Нет, я не нахожу этому никаких оправданий!