Сколько таких деревень они уже прошли. Сколько их еще на пути. Сколько одиноких печных труб глядят в усталое и бездонное небо. И сколько товарищей его осталось без родных стен, без крыши под тусклым небом, без единого родного существа на земле. И не слепая стихия, не случай этому виной, а фашисты! Фашисты, несущие гибель всему, чем живут его товарищи и без чего не может жить он, — дому, близким, селу, народу, стране… Но ничего, придет время, вступят и они на землю фашистов! Пусть и эти гады получат тогда то, что принесли его родине! А ждать осталось недолго…
Впереди прозвучал выстрел. Собака, прыгнув в сторону, упала на бок, с криком взлетели вороны.
Шел последний год войны.
На севере Польши несколько немецких дивизий было окружено и прижато к морю. В этом мешке фашисты находились уже несколько дней, боеприпасы и продовольствие их кончались, сопротивляться было бессмысленно, и им предложили сдаться в плен. На размышления дали сутки.
Минометный полк, в котором служил Пауль, тоже подтянули к этому мешку и рассредоточили вдоль западной его стороны — в случае отказа сдаться группировку предстояло ликвидировать.
Вечером предупредили: возможно, немцы пойдут на прорыв, поэтому спать батарейцы легли прямо у минометов. А среди ночи их подняла стрельба.
Она все сильней разгоралась там, впереди, где находилась пехота и где непрерывно взвивались ракеты. В том направлении, немного дальше своей пехоты, и открыли минометчики огонь.
Через полчаса Надькин, не отходивший от телефона, скомандовал новые данные, и Пауль, ставший к тому времени наводчиком, когда установил их, увидел, что ствол поднялся выше и повернулся немного влево. Скоро Надькин еще раз изменил данные, и, даже еще не установив их, Пауль понял, что первая линия пехоты не выдержала.
Он хорошо представлял себе, что происходит там, в полукилометре от него. Именно на этом участке больше всего ждали прорыва, поэтому позиции укрепили как только могли. И если немцы все же прорвались в окопы, то лишь завалив их своими трупами.
Теперь, если и у второй линии не остановят фашистов, думал Пауль, то задержать их уже будет некому: до батарей останется полкилометра почти пустого пространства. А минометчики для них — пройдут по ним и не заметят. Так что вся надежда, конечно, на тех, впереди…
Нет, уже нет надежды. Потому что Надькин дал новые данные и огонь ведется уже по траншеям…
Однако к месту прорыва наши подтянули, видимо, свежие силы: совсем недалеко застрочили пулеметы и часто захлопали взрывы гранат. Было видно, как мерцает, вспыхивает и светится широкая длинная полоса, которая медленно, но упорно движется на запад, туда, где стоят первая и вторая батареи. Туда же, чуть вперед этой мерцающей полосы, повернул Пауль ствол миномета: огонь вели уже не по немцам, а заградительный, защищая батареи.
Но сколько времени нужно фашистам, чтобы пройти оставшиеся метров двести до батарей, до штаба полка?
Мерцающая полоса прорыва придвинулась в грохочущей темноте еще ближе. Вот-вот она коснется батарей. Казалось, что тогда должно что-то произойти — страшный взрыв или еще что-нибудь: уж очень нестерпимо напряжение… А может быть, немцы уже на батареях? Но почему в таком случае нет никакой новой команды? Уже столько времени прошло…
— Не слышу! — закричал Надькин в трубку. — Товарищ капитан, так это ж… Есть выполнять!
Он повернулся к Паулю и дрогнувшим голосом передал ему новые данные. Пауль, услышав их, не поверил, хотя только что сам думал, что немцы могут быть уже на батареях.
— Повторите, товарищ старший сержант! — крикнул он. Надькин повторил. — Но это… — начал Пауль, однако Надькин не дал ему договорить.
— Выполнять! — крикнул он.
— Есть выполнять! — ответил Пауль и направил ствол миномета еще левее, туда, где находилась первая батарея, штаб полка и командир полка подполковник Васильев.
— Беглым — огонь! — снова резко крикнул Надькин и повернулся в ту сторону, где сейчас было сплошное кипение взрывов…
Только перед рассветом, сдвинувшись далеко на запад, вслед уходившим немцам, закончился огонь. Когда все стихло, Пауль вместе со всеми пошел к первой батарее.
Вправо, до самых траншей и даже дальше, и влево, куда хватало глаз, широкой полосой лежали трупы немцев. Они лежали так густо, что, хотя вся полоса была изрыта воронками, от серых шинелей в утренней мгле она все равно была намного светлее, чем появившаяся недавно из-под снега земля вокруг.