— А как его звать?
— Дедушка Толстой. Слыхал?
— Слыхал! Мама мне его сказки читала. А как этот роман называется?
Я смотрю на веснушчатое лицо парнишки, на голубые, фосфоресцирующие в солнечном свете кроны лип. И неожиданно для самого себя говорю:
— Книга называется «Весна и мир».
— Куда глаза вылупил, старый охальник! — прошипела жена, и ее выщипанные брови столкнулись у переносицы. Она тяжело приподнялась, и песок под ее острым локтем угрожающе зашуршал. — Лежи спокойно и закрой глаза, бабник бесстыжий!
Муж будто и не слышал ее. Там, на берегу моря, стояла девушка. Ее длинные выгоревшие на солнце каштановые волосы теребил ветер. Красавица смотрела на пенящиеся волны, которые набегали друг на друга причудливо, как листья белокочанной капусты, и, сладко хрупая, таяли у ее ног. Ноги девушки были стройными, коричневыми.
«Шоколадная русалочка», — подумал мужчина. «Русалочка» неожиданно, словно комплимент был сказан вслух, обернулась и улыбнулась, затем, перехватив взгляд мужчины, смутилась, поправила лифчик и побежала навстречу волнам.
— Закрой, говорю, глаза, донжуан старый! — повторила жена. Она встала, бросила в песок черные очки и мятую соломенную шляпу. — Можно задохнуться от жары! Хочу освежиться.
Как-то странно прыгая и покачивая бедрами, она побежала к морю. Муж вздохнул, лег на спину и закрыл глаза. Он не открывал их долго-долго. В уголках рта теплилась неопределенная — не то счастливая, не то грустная улыбка…
Он очнулся от необыкновенно мягкого звучания знакомого голоса:
— Это правда, Петя. Симпатичная девочка. А я? Тогда… Помнишь? Эта девочка… Это же я… Только много лет назад…
Наверное, первый раз в этот душный летний день супруги нежно улыбнулись друг другу. Светлое облачко появилось в небе. Оно на минуту, всего лишь на одну минуту скрыло солнце. Но зато воздух стал значительно свежее.
Две недели я сопровождал в качестве переводчика известного писателя из ГДР и фотографа Общества германо-советской дружбы в их поездке по Туркмении. Писатель исписал уже около десятка блокнотов и съел немалое количество плова, но все еще не «насытился» Туркменией.
В Ашхабаде он, вздыхая, качал головой:
— Да, я знаю. 1948 год. Землетрясение. В какие-то шестнадцать минут город сровнялся с землей… Невероятно! А теперь мы любуемся современным большим городом! Что значит Ашхабад в переводе? Город любви? Да, это верно!
На улице Карла Маркса он остановился:
— Что это за здание? Резиденция ЦК? Как? Каракумстрой? Такой гигант — одиннадцать трестов?
В большом хлопководческом совхозе на берегу Каракумского канала мы сидели в доме одной туркменской семьи за чалом — напитком из верблюжьего молока. Когда жена и дети откланялись, писатель спросил хозяина:
— Саидмурад, ты — мужчина во цвете лет. У тебя на сегодняшний день десять детей. Как ты думаешь, сколько у тебя будет детей, когда ты закончишь строить семью?
— Откуда же я это знаю, — засмеялся Саидмурад. — Ведь детей нам дарит аллах.
В пустыне рабочий одного совхоза обратил наше внимание на тоненькие черенки. Они торчали в высохшей земле возле асфальтового тротуара.
— Это улица Вишен. Она выходит на улицу Грецких Орехов. Эта улица начинается в пустыне и кончается в пустыне. Приезжайте через пару лет, будем собирать вишню. Вокруг нас будет цвести Садовое кольцо.
Писатель смотрел и удивлялся. Беспрерывно щелкал фотоаппарат. При этом была жара 48 градусов. Ни облачка вверху, ни тени внизу. Только клубы пыли на горизонте.
— Это не песчаная буря? — спросил писатель.
— Там мы копаем рыбное хозяйство, пятое на Каракумском канале. Тридцать два небольших пруда, каждый из которых величиной в четыре футбольных поля. И два больших пруда, величиной в половину квадратного километра…
Писатель ел рыбный суп и находил его очень вкусным:
— Теперь я убежден, что ваша вода — не фата-моргана.
За две недели писатель насмотрелся и наслушался чудес во многих городах и селах. Перед отъездом мы еще раз сходили на самый большой ашхабадский базар. И тут писатель сказал:
— Туркмены очень разные. Они как цветы на коврах ручной работы. Как страницы моего блокнота. Каждый человек — особенный, неповторимый. А чисто внешне люди кажутся очень похожими друг на друга…
И надо же так случиться, что к нам на базаре обратился туркмен:
— Извините! Откуда вы, молодые люди? С севера, наверно?
— Как вы отгадали?
— Да все трое на одно лицо.