Герда, пышная молодка, любила поесть. Но ни вязать, ни вышивать она не умела, бродить же по убранному картофельному полю в поисках затерявшегося клубня было выше ее сил. И сидела Герда на скудном заработке, предаваясь горестным думам.
Недолго, однако, длилась ее тоска.
Нашелся один мужчина, который стал навещать ее то с кошелкой картошки, то с котелком горохового пюре и оставаться взамен за заботу у нее на ночь. Она не обращала внимания на косые взгляды товарок, с которыми жила в общежитии. И вскоре все привыкли к тому, что среди двенадцати женщин в одной комнатушке жил-поживал, как у себя дома, мужчина.
Даниэль был на одиннадцать лет старше Герды, но зато именно из тех мужчин, о которых она давно мечтала. Теперь нужда и голод уже не беспокоили Герду. Чужды ей были какие-либо угрызения совести, она все воспринимала так, как оно есть, совершенно не заботясь о том, что будет завтра. Она легко освоилась со своим новым положением, быстро привыкла к своему Данесу, как ласково называла Даниэля, и почти напрочь забыла про мужа.
Позже, когда кончилась война и разлученные супруги, оставшиеся в живых, начали разыскивать и находить друг друга, пришел как-то раз в общежитие слегка озабоченный Данес, почему-то без привычной кошелки с картошкой, и с порога холодно заявил: «Все, Гердхен, шабаш! Хватит. У меня жена и дети. Мне нужно домой».
Герду едва не хватил тогда удар. И плакала она, и умоляла, и унижалась, но милого Данеса как подменили. Сдержанно поцеловал он ее на прощание и исчез, будто и не было его никогда. Герда растерялась сначала. Как жить дальше? Но, к счастью, Роберт получил вскоре возможность вызвать ее к себе. После продолжительной неистовой любви с Данесом Роберт показался ей еще более квелым, чем раньше. Единственным утешением было для Герды то, что она вскоре почувствовала себя в положении. Это ее поразило. Когда она поведала об этом мужу, тот только усмехнулся: «Чему удивляешься? Небось не зря столько лет скучал по тебе».
Эльвира, их дочка, выросла незаметно, а здоровье мужа все ухудшалось. Врачи запретили ему работать под землей. Тогда-то они и переехали в Голодную степь. Здесь, вновь вернувшись к своей специальности агронома, Роберт Петрович надеялся на свежем воздухе быстро поправиться, окрепнуть. Эльвира окончила школу и поступила в медицинский институт. И Герда опять целыми днями оставалась предоставленной самой себе…
В замочной скважине щелкнул ключ. Герда услышала мужские голоса. Она спешно накрылась одеялом по самый подбородок и сделала вид, что крепко спит. Поддерживаемый Фельзингером, вошел, шатаясь, муж. Герда приоткрыла один глаз. Мужчины насквозь промокли и были с головы до ног измазаны глиной. Муж нечаянно натолкнулся на закоптелую кастрюлю, пнул ее в сердцах с такой силой, что она, громыхая и оставляя за собой лужу, закатилась под кровать. Однако и этот грохот не «разбудил» сморенную сном жену.
— Спасибо, Володя, — прохрипел Роберт Петрович и стал негнущимися пальцами расстегивать дождевик.
— Отлежитесь пару дней дома, — посоветовал Фельзингер. — Отоспитесь хоть… Постараемся управиться без вас.
Фельзингер тут же ушел, а Роберт Петрович начал медленно раздеваться… Он долго копался в шкафу, искал в ворохе всякой всячины теплое нижнее белье. Он дрожал всем телом, хрипло дышал и тихо ругался.
Еще через сутки, к ночи, ливень наконец прекратился. Ясный небосклон у восточного горизонта предвещал погожее утро. Многодневный дождь смыл весь снег. На полях, на улицах, во дворах и в огородах поблескивали, переливаясь в утренних лучах, бесчисленные лужи и ручьи. Ветер утих, воздух был насыщен влагой, пахло оттаявшей землей.
Фельзингер встал чуть свет и спозаранок обошел все село. Только теперь он получил полное представление о последствиях разбушевавшейся стихии. Он насчитал восемь развалившихся мазанок. Значит, восемь семей остались совсем без крова. А сколько домов в аварийном состоянии? Некоторые хозяева успели укрепить потрескавшиеся стены досками, установили со всех сторон подпорки. Конечно, это лишь временные меры. Все это придется перестроить, и в спешном порядке. К счастью, колхозные зернохранилища и склады уцелели. Правда, один коровник необходимо срочно освободить. Фронтон наполовину завалился, и кровля опасно покосилась. Того и гляди — обрушится.
В кабинете председателя колхоза Фельзингер, подавленный и озабоченный, опустился в кресло, уронил отяжелевшую голову на руки и закрыл глаза. Когда он спал в последний раз по-человечески? Но теперь, когда мог наконец хоть немного спокойно подремать, сон не шел к нему. Еще вчера он решил созвать членов правления на внеочередное заседание, сам же вот притащился в контору за три часа до начала совещания.