Женщины от души смеялись. И только Элла, густо покраснев, угрюмо молчала в углу.
— Ох, бесстыдница ты, Лиза, — сказала вдруг Вера Леонова. — Оставила бы девчонку в покое.
Тут-то и выросла нежданно на пороге Мария Фельзингер. Смех сразу оборвался, лишь некоторые продолжали похихикивать. Бригадир молча обвела всех взглядом.
— Что, делать больше нечего?! Расселись тут, когда поле сорняками заросло…
— Какая же это работа, тетя Мария! — попыталась возразить Лиза. — Топчемся только на месте, глину месим…
Другие тоже начали оправдываться:
— Вот подсохнет чуточку — нагоним.
— Перекур-то должен быть, бригадир…
Мария была не в духе: не вовремя заладил этот чертов дождь. В конце мая, когда хлопчатник входит в рост и начинались прополка и прореживание, дождь в этих краях бывал крайней редкостью. А тут — на тебе…
— Неужели непонятно? Сорняк задушит хлопок — и вся наша работа псу под хвост! Разве время теперь лясы точить?
Мария помолчала, глядя на свою притихшую бригаду, отвела от лица мокрую прядь волос.
— Ну, хорошо, нельзя работать тяпкой, тогда хоть прореживанием пока займитесь. Потом все же легче полоть будет.
В избушке зашумели:
— Вообще-то верно…
— Могли бы и сами додуматься.
— Не злись, бригадир… Сами понимаем.
— Что ж… пойдемте. Небось не сахарные — не размокнем.
Одни направлялись к выходу, другие, как бы еще раздумывая, нехотя поднимались с места. Элла продолжала сидеть.
— Тебе что, особое приглашение надо? — уставилась на нее Мария.
— Мне сегодня на поле делать нечего, — с вызовом отрезала девушка.
— Вон как?! Не такая, что ли, как все?
— А вот и не такая!
Мария хмыкнула.
— Представь, я и не знала…
— Ну, так знайте! — В Эллу вселился бес упрямства. — Вечно командуете тут, подстегиваете. Покрикиваете. Видно, хотите за наш счет еще один орден заработать, да?!
У Марии округлились глаза. Лиза, выходя, испуганно обернулась:
— Что ты мелешь, Элла? Опомнись!
Женщины в изумлении остановились. Такое еще никому в голову не приходило. Их бригада уже несколько лет считалась лучшей в районе. Все ценили и уважали Марию за ее бескорыстие и честность. Она была ко всем строга и требовательна, но и себя в работе не щадила. Словом, для обид основания не было. Все в бригаде получали высокую оплату, часто — премии. Ордена имели и другие, не считая множества знаков отличия. То, что сказала в раздражении Элла, было просто необоснованной дерзостью.
— Работай хорошо, и ты получишь орден, — сухо заметила Мария. — А сейчас — марш на поле!
Элла не шелохнулась. Тетя Вера приподняла ее под мышки.
— Ладно, не упрямься, девонька. Пойдем… Мы, бабы, глупы иногда, как пробки. Бог весть что болтаем… Не обижайся.
Мария чуть задержалась у двери, прищурилась.
— Если и впрямь считаешь, что на меня работаешь, то можешь спокойно покинуть бригаду.
Мария, однако, не думала обижаться на Эллу, не держала на нее зла. Молодая, глупая. Не с той ноги, должно быть, встала, вот и вспылила ни за что ни про что. Другие женщины тоже вели себя так, будто ничего и не случилось. Но Элла мучилась, казнила себя, чувствовала себя отныне чужой в бригаде и вскоре неожиданно уехала из села. Она устроилась швеей в районном комбинате бытового обслуживания. О размолвке с бригадой она очень сожалела. Одна мысль, что теперь тетя Мария ее конечно же презирает, причиняла ей невыносимую боль. «Так тебе и надо! Сама виновата». — терзала она себя. В ней словно что-то оборвалось, потухло; все тайные надежды и мечты оказались сразу под сомнением. Ведь Мария Фельзингер была не только бригадиром, но и матерью Володи, а по нему-то и сохло девичье сердце. Только что делать с непрошеной любовью? На что может надеяться девушка в таком, как она, положении? Правда, Володя еще в школе всегда внимательно относился к ней. Заступался, когда кому-либо вздумывалось над ней потешаться. Помнится, ударил даже как-то Петра Фризена, когда тот назвал ее хромой гусыней. Как благодарила она тогда в душе Володю! С того времени и жила в мыслях только для него.
Увы, любовь ее осталась безответной. При встрече они по-прежнему говорили о том о сем, о незначительном, безобидно подтрунивали друг над другом, как это велось между ними с детских лет. Каждая встреча с ним доставляла ей радость. Она восхищалась его добротой, сердечностью, но с болью сознавала, что он к ней равнодушен. Потом Володя женился, и она окончательно убедилась в бесплодности своих грез. И жизнь показалась пустой, бессмысленной.