Он извинился и протянул ей записку. Хозяйка, шевеля губами, долго изучала Эльвирины мудреные каракули.
— А-а, студентка… Вы, значит, ее сродственничек будете? Сколько думаете здесь пробыть?
— Одну ночь. Не больше.
Она подумала и провела его на веранду, показала на раскладушку в углу:
— Вот, если вас это устраивает. — И уплыла за дверь.
Эльвира вернулась на два часа раньше. Фельзингер стоял около калитки и даже не сразу ее узнал, когда она вдруг вынырнула из потока людской толпы.
— Алексей Максимович проявил деликатность и отпустил меня, — улыбнулась Эльвира. — Не каждый день ведь из родного края гости приезжают.
— А тут еще и родственник…
— Извините, это была вынужденная небольшая хитрость. Иначе ночевать бы вам на улице. Здесь очень трудно найти угол… Чуточку подождите, Владимир Каспарович. Я только переоденусь.
Вернулась Эльвира в темных расклешенных брючках. Сквозь прозрачные, воздушные рукава блузки просвечивала розовая нежная кожа. Закрывая калитку, Эльвира обернулась, лукаво скосила на Фельзингера чуть подведенные глаза.
— Ну, пойдемте, прогуляемся по нашему городишку.
— «По нашему»? — усмехнулся Фельзингер.
— Я так быстро к нему привыкла, будто всю жизнь прожила здесь.
— Вон как! — Фельзингер почувствовал что-то похожее на досаду. Он осторожно скользнул глазами по легкой, стройной девичьей фигурке. — Эльвира, да ты… ну, прямо… картинка. Хоть сразу в журнал мод.
Она засмеялась:
— С модой в ногу шагать стараемся…
Эльвира сразу заметила, как Фельзингер, взглянув на нее только что, явно растерялся и неуклюже скрывает свое смущение. Фельзингер действительно был несколько растерян. Достоин ли он находиться вблизи этого прелестного создания? Не слишком ли неотесанный, деревенский у него вид? Вообще-то ради такого случая он вырядился в свой лучший костюм. Да и галстук, который он вчера приобрел в невероятной толкучке во Львове, — последний крик моды. Так во всяком случае уверяла смазливая продавщица. Его немного удручали, правда, рано обозначившиеся залысины. Он инстинктивно провел ладонью по коротким, рыжеватым волосам. Там, в родном селе, он привык носить кепку, а здесь все мужчины ходили без головного убора, и выделяться ему не хотелось. Что еще? Здоров, худощав, строен. Лицо загорелое, обветренное, мужественное. Так что, может, и нет оснований для особых волнений.
Подхваченные людским потоком, они шли и оживленно беседовали, как заядлые курортники. Улица тянулась в низину, и отсюда, с холма, взгляд скользил по крышам домов и верхушкам деревьев.
— Там источники и санаторные блоки, — пояснила Эльвира.
Очутившись в низине, они прошли под сплошной зеленой крышей плотно стоявших вековых дубов и каштанов, мимо десятка киосков, лотков, лавочек, клумб, садовых скамеек к огромному зданию, где лечащиеся перед обедом пили воду. Многие приветливо улыбались Эльвире, здоровались.
— Примем и мы глоток перед едой, — предложила Эльвира, поднимаясь по широким ступенькам.
Фельзингер замешкался.
— Но… мы ведь, Эльвира, не больны.
— Какой вы смешной, Владимир Каспарович! Не бойтесь: вода эта никому не повредит. Попробуйте.
Больные стояли повсюду, набирали из краников целебную воду и пили ее сосредоточенно, мелкими глотками, с серьезным видом, будто священнодействовали.
Фельзингер попробовал и сморщился. Вода была соленее, чем в Голодной степи, и к тому же резко отдавала нефтью.
Эльвира взглянула на него, улыбнулась и ничего не сказала.
Пообедав в огромном стеклянном баре, обсаженном розами, они пошли по извилистым тропинкам в парк, причудливо изрезанный расселинами. Эльвира была в настроении, много смеялась и без устали рассказывала о всех достопримечательностях, встречавшихся им на пути. На открытой площади под высокими деревьями возвышался памятник.
— Кто это? — спросил Фельзингер, когда они присели на свободную скамейку.
— Адам Мицкевич.
— А-а… — Фельзингер почесал затылок и стал молча разглядывать задумчивую фигуру на постаменте. Наконец набрался храбрости и хрипло заговорил: — Эльвира… надеюсь, догадываешься, что я приехал сюда не для того, чтобы любоваться красотами этого города.
— Разве? — Она попыталась улыбнуться, но улыбка не получилась.
— Нет, Эльвира… я вполне серьезно.
— Что ж… смутно догадываюсь, Владимир Каспарович…
— Прошу тебя: оставь это официальное обращение. Мне неприятно. Да и неуместно ведь. Выросли в одном селе, ходили в одну школу. И старше-то я всего лишь на четыре года. А ты говоришь так, будто я по крайней мере твой начальник.