— Вас все так в селе называют. Мне кажется, по-другому и нельзя.
— То «все», да еще в селе. А ты зови меня проще. Вольдемаром или Володей, как хочешь…
Она ничего не сказала.
— А потом… — Он откашлялся, дернул тугой узел галстука, — пора бы нам говорить в открытую… и… и по-деловому. Нам ведь не семнадцать. Нам позволителен конкретный разговор. Не так ли?
Эльвира посмотрела куда-то вдаль, прищурилась; ее немного коробило от этих слов: «конкретный разговор», «по-деловому».
— Я часто думаю про… вас.
— Опять «вас»! Ты убиваешь меня, Эльвира… Я же просил.
— Ну, хорошо. Я часто думаю о… нас. И мне… только не обижайся… мне кажется невозможным это. Ты обязательно пожалеешь потом. Насколько я тебя знаю, ты…
— Зачем так говоришь, Эльвира? Может, ты думаешь, я навязываю себя вместе со своим сыном? Нет же!.. Я люблю тебя… Понимаешь, люб-лю! И я тебе в каждом письме о том пишу.
— Не надо так горячиться… Скажи: как ты представляешь нашу дальнейшую жизнь, если, положим, мы… соединим свои судьбы? Я, видишь ли, буду работать скорей всего где-нибудь в санатории. Возможно, даже здесь. Алексей Максимович уже намекнул на это. А ты — председатель колхоза. Как быть? Если уж говорить конкретно…
— Думаю, выход найдется, если решим главное. При чем тут санаторий? Врачи нужны и нам.
— Нет! Для меня Голодная степь определенно исключена, — сказала, как отрезала, Эльвира.
— Ну, ладно, ладно. В конце концов я везде найду работу. Приеду к тебе. Куда хочешь…
— Это слова. Ты не сможешь. Ты слишком привязан к своему колхозу. Это я по твоим письмам хорошо поняла. Да и…
— Ну, уж ради любви человек на все способен.
Эльвира опять замолчала, задумалась. Фельзингер положил руку на спинку скамейки, слегка касаясь плеча девушки. Ему хотелось обнять ее, притянуть к себе, вдыхать запах ее волос, но рядом сидел старичок и кормил птиц, и присутствие его смущало Фельзингера. На ладонь старика шумной ватагой слетались с веток деревьев зяблики, торопливо склевывали хлебные крошки и упархивали прочь.
— Никто тебя, Владимир Каспарович, не отпустит…
Теперь пришел его черед молчать и вздыхать. Работу он, конечно, найдет. Хоть механиком, хоть шофером. А вот отпускать его, разумеется, не захотят. Да и он уедет оттуда скрепя сердце, только ради Эльвиры. Соколов, Леонов, колхозники, конечно, поймут его. Имеет же он, наконец, право на личное счастье! Незаменимых людей нынче нет. Подыщут нового председателя. Впрочем, об этом еще рано думать.
— Не беспокойся, Эля, — сказал он. — Отпустят. И я приеду к тебе. Договорились?
— Не будем спешить, Владимир Каспарович. Время само все решит.
— Не время — люди решать должны!
Эльвира поднялась, и они молча пошли дальше. Взобрались по крутому склону зеленого холма и оказались в сосновом бору. Здесь было безлюдно, тихо и прохладно. Едва шелестели листья, струился густой, духмяный воздух. Под разлапистой старой сосной они остановились. Фельзингер взял Эльвиру осторожно за плечи, затем решительно приник к ее губам. Она чуть откинула голову и застыла, замерла, а он целовал и целовал ее…
На следующий день Фельзингер полетел домой. Всю дорогу ему чудилось, что он летит не на самолете, а на собственных крыльях.
В Голодную степь вновь пришла весна. Солнце улыбалось щедро и радушно, как всегда в весеннее время. Небо мерцало шелковистой голубизной.
Прошедшая зима опять выдалась холодной, но жители Голодной степи за всю зиму так и не увидели снега. Должно быть, небо за предыдущие два года неосмотрительно израсходовало всю влагу и теперь перешло на жестокую экономию.
Земледельцы, однако, не испытывали особых затруднений: орошали колхозные поля из канала. Но у хлопкоробов забота осталась прежняя: почва все еще находилась во власти соли. Район твердо намеревался обеспечить всю посевную площадь необходимым количеством дренажных установок. Специализированный трест мелиорации обязался выполнить весь объем работы. Фельзингер добился гарантии, что его колхозу наряду с другими хозяйствами будет уделено внимание в первую очередь.
Как всегда, накануне посевной кампании правление колхоза обсудило все предстоящие задачи. Техника находилась в полной готовности; все арыки, канавы — прочищены. Кудайбергенов докладывал, где и когда необходимо начинать сев.
— И вот еще что, товарищи, — сказал он в заключение. — До начала сева следует закончить корчевание деревьев. На место каждого засохшего, погибшего дерева нужно посадить новые саженцы. Это касается не только колхозного фруктового сада или общественных лесных насаждений, но и каждого двора, каждого личного хозяйства. Надо как можно скорей обзавестись тенью над головой.