Осмелев, Ронак толкнул дверь, и она легко и бесшумно отворилась. Перед ним открылся второй, еще больший зал, свет в котором исходил откуда-то с пола и потолка. Стены здесь не светились, а были сверху донизу разукрашены огромными картинами. На правой стене была изображена просторная окаймленная великолепными сооружениями площадь, в центре которой устремилась ввысь треугольная башня. По белым и голубым плитам Ронак узнал тупую башню, которая все еще возвышалась над мертвым, засыпанным песком городом. Так вот как она выглядела когда-то! А это… Это же они!.. Он подошел ближе к картине. Да, это, должно быть, они, его предки, давно исчезнувшие жители когда-то такого гостеприимного и жизнестойкого Таира! Высокие и стройные, в ярких светлых одеждах, легко облегающих их фигуры, стояли они в одиночку и группами на площади.
Ронак сделал несколько шагов влево, где на переднем плане, во весь громадный рост, были изображены двое, мужчина и женщина. Их лица имели характерную для жителей Таира треугольную форму и выглядели моложаво. Безбородое лицо мужчины с широким угловатым лбом, орлиным носом и тонкими губами производило более суровое и строгое впечатление, чем лицо женщины, в котором преобладали мягкие, нежные линии. У обоих были треугольные глаза без ресниц, обычные для таирян, с зеленоватыми, отливающими всеми цветами радуги зрачками.
Ронак повернулся к другой стене, на ней был изображен мирный, приятный пейзаж. Узкая серебряная лента, в которой последний из таирян тотчас узнал реку, протянулась плавным изгибом по красивым лугам. На переднем плане были видны цветущие сады, вдали темнели леса, а высоко над этим очаровательным уголком прежнего Таира в темно-голубом небе сияла Тетла — его красное солнце.
Погруженный в глубокое раздумье, Ронак долго стоял перед этим видением, от которого не мог оторвать взгляда; оно было намного красивее, чем мог его описать оскудевший со временем язык устных преданий.
Картина на передней стене зала, к которой теперь приближался Ронак, настолько испугала его, что он невольно замедлил шаги. Это были они, гигантские металлические птицы, о которых рассказывала ему мать. Они неслись вниз из мрачного, дымного неба, из их чрева падали черные капли, и там, где они соприкасались со строениями уже частично разрушенного города, вырастали яркие огненные столбы, рушились целые здания. Повсюду лежали, в самых неестественных позах, застывшие тела таирян, убитых несущими смерть птицами. Спасающиеся мужчины и женщины, старики и дети бежали прямо на зрителя, и их искаженные страхом лица, широко раскрытые глаза выражали беспредельный ужас.
Ронак почувствовал, что этот неприкрытый ужас передался и ему, заставил его содрогнуться и отступить. Он понял, что перед его глазами начало драмы, закончившейся гибелью всего живого на опустошенной огнем земле Таира. Он довольно долго стоял посреди зала, встревоженный взгляд его скользил от картины с великолепными зданиями и площадью к картине с мирным ландшафтом и снова к изображению ужасающего разрушения.
Наконец немного успокоившись, Ронак заметил в углу, где продольная стена соединялась с торцовой, узкую боковую дверь. Чтобы поскорее избавиться от неприятного ощущения, навеянного страшной картиной, он, не задумываясь, направился к этой двери. Открыл ее и ступил в находящееся за ней небольшое помещение. С десяток шагов понадобилось бы, чтобы пересечь его, но Ронак остался стоять у порога и с любопытством огляделся.
Справа он увидел широкое низкое ложе, застланное нежно-зеленым покрывалом, которое свисало до самого пола. Пол был темно-красного цвета, наверное, покрыт шкурой какого-то зверя. Напротив двери стоял небольшой стол, на котором лежало нечто, похожее на плоский ящичек. Рядом стояли два прозрачных сосуда, один большой, другой поменьше. Две треноги служили, очевидно, для сиденья. Три стены комнаты состояли, казалось, сплошь из таких же ящичков, что стоял на столе. Четвертая стена, слегка выпуклая, серебристо-матового цвета, мерцала, как Села, когда ночное небо не заволакивали пыльные облака.