— Они думают, если я в свое время окончил гимназию, то примкну к их своре, и меня смогут использовать в своих черных делах! Как бы не так! А как я учился, как добился образования, они знать не хотят. Невдомек им, что я потом десять долгих лет спину гнул и выплачивал пройдохе Винкелю каждый рубль, каждую копейку с процентами и даже с процентами от процентов за все мои годы учения. И чтобы я… чтобы с этими живодерами… волками…
Лили словно мышонок притаилась тогда в углу и жадно ловила каждое слово взрослых.
— Не распаляй себя так, Рейнгард! — начал успокаивать отца дядя Мюллер. — И да будет тебе сказано: все прекрасно знают, кто за каким столом всю жизнь просидел: ты с нами — за пустым, а эти тунеядцы-дармоеды — за полным. Вот так-то.
— И что вообще имел сельский учитель в царское время? Жалкие гроши, нищенское подаяние! Я был вынужден оставить преподавание, потому что не мог прокормить семью.
— Ну, а потом, в крестьянстве, тебе разве лучше жилось?! И да будет тебе сказано, Рейнгард: пока в деревне верховодит кулацкое отродье, ни мы, ни наши дети никогда не будем сыты. Наш сельский Совет должен наконец…
С приходом весны в деревне появился долгожданный трактор, управляемый чернявым Эмилем, бывшим батраком кулака Цейслера… Сколько волнения, сколько радости тогда было! Двуногих волков вместе с их прихвостнями изгнали из деревни, и в ней сразу стало как-то светлее, просторнее, словно в комнате, когда после большой уборки мама вновь расставляет вещи по местам. В каменном доме с большими окнами обосновались теперь сельсовет и артельное управление. И Лили может безбоязненно ходить по деревне: Пауль Вольф ее уже не преследует.
Члены артели с утра до поздней ночи все до одного на ногах: они полны решимости добиться наконец лучшей доли.
— Мы, десять бедных церковных мышей, как назвал нас толстопузый Вольф, не только кошке, а самим волкам хвосты прищемим, а?! — посмеивался дядя Мюллер. — Нас теперь и не десять вовсе, а пятнадцать, считай. И да будет вам сказано: скоро нас станет еще больше!
Недавно папа посадил вдруг Лили на колени и сказал:
— Ты, доченька, не прогадала: знала, когда на белый свет явиться. Ты обязательно будешь учиться! И близнецы тоже. Вы должны получить образование. Знаешь, как теперь нужны грамотные, способные люди! Жаль только, что остальные уже повзрослели…
Васильковые глазки радостно вспыхивают, когда Лили думает об этом… Ну, конечно, она хочет… и будет учительницей, как Вера Францевна. А сможет ли? Подсолнухи кивают тяжелыми головами. Лили охотно верит им…
Она догоняет идущих впереди подружек и прислушивается к их разговору.
— Вот увидишь, мы выиграем спор, — говорит Лена. — Если, конечно, нам никто не помешает…
— И мы сами не заблудимся.
— Не будь трусихой. Анечка! Все обдумано. Смотри… — Лена достает из своей корзины две восковые свечи и моток шерстяной пряжи. — Лили будет стоять у входа. Поняла?
«Ах, вон почему она взяла меня с собой, — догадывается Лили. — Ловко придумала! Я буду торчать у входа, а они уйдут в пещеры…»
Еще один поворот, и цель достигнута. Мрачные скалы в два ряда напоминают опустошенную пожаром деревню или серые застывшие руины древней крепости. Сверху скалы сплошь в кругловатых черных зазубринах, похожих на бойницы. Некоторые каменные глыбы напоминают присевших на задние лапы зверей с громадными, алчно разинутыми пастями — входы в пещеры. Кажется, они терпеливо подстерегают случайную, неосторожную добычу, чтобы тут же со скрежетом стиснуть чудовищные челюсти.