Учитель Деппершмидт по внешности и манерам представлял собой прямую противоположность своей супруги. Он был среднего роста, полный, мечтательный, мягкосердечный. По вечерам играл обычно на фортепиано и пел задушевные немецкие песни:
Пел он, стараясь скрыть волнение, и по его розовому лицу пробегали тени. Белые как лунь волосы серебрились в неярком свете керосиновой лампы.
Не удивительно, что тетя Миля верховодила в доме. И не только в доме, но и в школе, состоящей из одной большой комнаты, в которой с утра учились второй и четвертый, а после обеда — первый и третий классы В квартире учителя было слышно каждое слово, сказанное в классной комнате.
Ирма Ивановна с улыбкой вспоминает свой первый урок в нойдорфовской начальной школе. Учитель Деппершмидт представил ее первому и третьему классам и оставил одну с учениками. Ученики как ученики. Маленькие и ростом побольше, чистенькие и не очень, с заурядными лицами и необычными. И глаза, глаза, глаза — черные, голубые, карие, блестящие, с хитринкой, спрашивающие. Все они выжидающе уставились на Ирму Ивановну. А она вдруг с ужасом поняла, что не сможет произнести ни слова, почувствовала даже предательскую влагу в уголках глаз. Этого еще не хватало. Ученики продолжали внимательно смотреть на нее. Потом послышался чей-то смешок, и тут с шумом открылась дверь и в класс быстро вошла тетя Миля, одетая как всегда до педантичности аккуратно и чисто. В правой руке она держала новое полотенце. Обвела всех колючим взглядом своих черных глаз, и в наступившей тишине слова ее, обращенные к классу, прозвучали громко, отчетливо и особенно эффектно оттого, что говорила она с акцентом, путая ударения и окончания.
— Вот что я хочу сказать, вы, сорванцы! Это ваша новый лерерин. Ей вы должны слушаться так же, как самого лерер Деппершмидт. Не дай бог, если вы это будете забывать. Смотри на меня, ты, Сандр, там в углу, ты, Карлуш, ты, Гайнцель — кудрявый голова, и ты, Сальвадор! Ваша новый лерерин имеет рост меньше и не очень много старше, чем вы, лоботрясы. Но это не значит, вы можете ходить на голова. Смотрите мне! Я говорю прямо: если фройлин лерерин хоть одно слово шалуется на вас, я буду всем вам уши подирать. Я шутки не делай, это вы хорошо снаете. Поэтому будете всегда прилешный, на уроке болтай нельзя. Понятно, вы, шалуны?
Радостно оживленное, растянутое «да-а-а» прокатилось по классу.
— Ну, тогда мошно наш урок продолшать. Пошалста, лерерин Ирочка! — сказала с достоинством тетя Миля, перебросила новое полотенце через левое плечо и уселась на последнюю парту.
Ирма Ивановна собралась с духом и снова обрела голос. Теперь уже без труда она заговорила с учениками. В ту пору ей было семнадцать. Сегодня Ирма Ивановна с улыбкой вспоминает о том «вступительном слове» тети Мили на ее первом уроке. На всю жизнь она осталась благодарной этой решительной женщине и ее мужу, скромному учителю Деппершмидту.
…Хорошо все-таки пенсионерам, времени свободного хоть отбавляй. Перед многоэтажным зданием Ирма Ивановна замедляет шаги. Здесь живет ее подруга. Вот ее окна, балкон. Может, навестить? Нет, сегодня нет. Она так взволнована и будет чувствовать себя неловко. Проходя мимо, Ирма Ивановна на мгновение закрыла глаза и отчетливо представила угловую квартиру на пятом этаже: яркое пятно солнечного света на полу, объемистая цветочная ваза, большой перегруженный книжный шкаф, в котором разместились украшенные автографами книги на немецком языке, полированный письменный стол у окна, на нем печатная машинка, газеты и журналы на русском, немецком, английском языках… «Нет, сегодня не буду беспокоить ее», — решает Ирма Ивановна и медленно идет по улице дальше…
Давным-давно это было, будто в другой жизни, в другом мире. Толпы людей на вокзалах, давка. Неразбериха. Холод и голод. Растерянность в глазах стариков, женщин, детей. Слезы. Тревожные разговоры. Напряженное ожидание у громкоговорителей. Металлический бас Левитана. Каждый день одно и то же: «После продолжительных ожесточенных боев наши войска оставили…»
У Ирмы Ивановны единственное желание, единственная мысль: «Скорее бы на фронт медсестрой — и не страшны никакие опасности, никакие трудности». Но то, что случилось с ней, требовало не меньшего мужества.