Он пытался воскресить в своей памяти все, что связывало его с женой, с этой девушкой, на которой он женился два года тому назад, за несколько дней до начала войны. Он вспомнил ее наивные сердечные письма, неделями разыскивавшие его на фронте. Письма эти, столь обнадеживающие, наполняли его гордостью. Думал и о терзавших его порой сомнениях и недоверии к жене. И вот теперь, находясь у себя дома, стоя рядом с женой, он обрел наконец душевный покой.
Солнечный свет озарил верхушки яблонь, усыпанные твердыми ярко-зелеными плодами. Сейчас, в середине июля, зернышки этих зимних яблок были еще белыми, а плод, горьковато-кислый на вкус, мог набить оскомину.
Круглым подбородком жена прижалась к его шее и показала на самый дальний угол сада, где под старыми деревьями, пышные кроны которых тесно сплелись, стоял ветхий сарай.
— Смотри, — сказала она тихо. — Сейчас появятся чижи…
Ничего не понимая, он уставился в небо, голубевшее над двухметровой каменной оградой.
— Нет, не так высоко. Они ведь не умеют летать, — улыбнулась жена.
Внезапно над забором показались взъерошенные головы. Муж сделал быстрое движение в сторону двери, но жена крепко обвила его рукой.
— Оставь, — сказала она сдавленным голосом. — Это же дети. Может быть, изголодавшиеся. И бог весть каким ветром их сюда занесло.
Мальчишки быстро опустошали дерево, а с крыши сарая неслышно спрыгнул еще один, гибкий, как кошка, и снял сверху малыша лет шести.
Карапуз осмотрелся, сделал пару шагов и торопливо поднял с земли два яблока, по одному в каждой руке. От одного он стал жадно откусывать, а другое крепко прижимал к изношенной рубашонке. Большими строгими глазенками посмотрел в сторону открытого окна, в котором раздувались занавески, и начал усердно жевать твердые кислые комочки. Взгляд его то и дело скользил по матово-зеленому яблоку, которое он прижимал к груди. Вдруг карапуз нагнулся, положил яблоко под дерево, пододвинул его на прежнее место и стал с безразличием смотреть по сторонам.
Вскоре старшие мальчишки набили добычей рубашки и штаны и перескочили через забор. Раздался тихий свист. Малыш вздрогнул, бросился бежать, споткнулся, растянулся во весь рост, поднялся и, тихо плача, побежал с разбитыми коленками дальше к забору. Перед ним, как неприступная крепость, возвышалась гладкая стена из глины и кирпича.
Чижей как ветром сдуло. Широко распахнулась дверь. Мужчина с развевающимся пустым правым рукавом поспешил к ребенку. Малыш весь съежился, втянул головенку в плечи, пытаясь прикрыть ее скрещенными худенькими ручонками.
— Пойдем, — сказал мужчина и взял руку ребенка в свою левую, — мы перевяжем колено, и все будет хорошо.
Малыша звали Вилли. Ничего больше сказать он не мог. Все остальное давно ушло в прошлое, было забыто.
Вскоре после этого ребенку выписали метрическое свидетельство. Ясным, слегка наклонным почерком инспектор загса заполнила метрику.
Фамилия, имя, отчество — Наумов Вильгельм Григорьевич.
Мать — Анна Борисовна Наумова.
Отец — Григорий Ильич Наумов.
— Место рождения? — инспектор вопросительно посмотрела на молодых приемных родителей.
— Ленинабад, — сказал Григорий и положил левую руку на хрупкие плечи мальчика. — Этого чижа мы нашли в своем саду…
— Под яблоней… — прошептал Вилли.
В один из знойных летних дней я принимала экзамены по латинскому языку у студентов-заочников филологического факультета. Последним к столу подошел рослый молодой человек и подал мне свою зачетную книжку. «Вильгельм Григорьевич Наумов», — прочла я. Странное сочетание имени, отчества и фамилии возбудили мое любопытство. И я не удержалась, спросила:
— Не могли бы вы мне объяснить, откуда у вас такое имя?
— Это я, несомненно, знаю лучше, чем третье склонение, — засмеялся студент, и в его умных серых глазах заблестели озорные искорки. Спокойно и просто рассказал он мне после экзамена эту вот свою историю.
Перевод Ж. Шлишевской.
ЕЕ СОКРОВЕННЫЙ КАМЕНЬ
Рассказ
В течение нескольких лет над ней неотступно довлело неистребимое желание иметь бриллиантовое кольцо.
Стареющая женщина, давно уже не придававшая никакого значения красивой прическе и элегантной обуви, стыдилась своего желания, находя его безрассудным и смешным. Но тем не менее она все чаще стала разглядывать свои худые, натруженные руки, прикидывая, к какому пальцу лучше всего подошло бы кольцо.