Настроение у людей ухудшалось. Они становились раздражительными, нервными. Казалось, силы их таяли под нещадными лучами солнца. Ведь вокруг, на необъятных просторах страны, люди прекрасно жили, не ведая горестей, не зная всех этих забот. Достаточно было уехать отсюда за сотню-другую километров, как все проблемы решались сразу и сами по себе. Некоторые так и поступали, покидали эту неблагодарную скрягу степь. И Фельзингер с тоской думал: если и дальше так будет продолжаться, то вскоре от колхоза ничего не останется.
Нет, надо устоять! Во что бы то ни стало! Любой ценой! Но как? Даже если вертикальные колодцы полностью оправдают себя, колхозы еще не скоро будут оснащены всем необходимым техническим оборудованием. Пока поставят трубы, наладят серийное производство комплексных электронасосов, пройдет много времени.
Фельзингер с Леоновым сидели в конторе. Внешне Евгений Иванович обычно никак не проявлял своей озабоченности, он и сейчас был, как всегда, спокоен и непроницаем.
— Слушай, ты ведь дипломированный механик, — сказал он, тыча недокуренной сигаретой в пепельницу. — Придумай что-нибудь. Неужели мы сами не сообразим эти проклятые колодцы?
Фельзингер озадаченно посмотрел на Леонова.
— Что ты имеешь в виду? Собственными силами, что ли?
— Ну, конечно.
— Хм-м… Может, это идея, черт побери?! — Фельзингер вскочил. — Ведь колодец, как бы там его ни называли, всего лишь колодец. А?!
— А я о чем говорю! Пусть будет не такой глубокий и с меньшей мощностью. Но ведь колодец! Должен же быть от него какой-нибудь толк!
— Верно! Только… — Фельзингер замялся.
— Что «только»?
— Да представление у меня об этих колодцах весьма смутное. Хотя и все о них твердят.
— Невелика беда. Поезжай в «Большевик», посмотри.
— Женя, ты… я даже не знаю, кто ты!.. — возбужденно сказал Фельзингер и снова сел.
— Ну, договаривай, кто же?
— Светлая голова — вот кто!
— Спасибо, не знал. Значит, рискнем? Говорят же: не боги горшки обжигают.
— Какой разговор! Ты, Евгений Иванович, приглядывай здесь за порядком, а я немедля отправлюсь в путь.
Фельзингер едва поверил своим глазам, когда увидел первый колодец. Полусогнутая труба диаметром в четверть метра высовывалась из земли посередине хлопкового поля, и из нее мощной струей била вода, растекаясь по бетонным желобам. И никакого мудреного сооружения вокруг, даже заурядного навеса. И ни одной живой души.
Пораженный, даже несколько раздосадованный, направился он ко второму колодцу. Здесь ему повезло: как раз меняли фильтр. Соленая вода разъела его. Фельзингер внимательно наблюдал, как рабочие демонтировали колодец. Опытный механик, он легко уловил суть всей конструкции. И тут его сразу покинула смелость.
Оказалось, электромотор смонтирован с насосом в одном защитном корпусе и погружен в подземную воду. О нет… такое соорудить им не под силу.
Возвращался он подавленный. Однако упрямая мысль не выходила из головы: все равно нужно что-то предпринять. Колодцы они пробурят помельче и используют центрифуги и моторы грузовых машин и комбайнов. Конечно, это временная, крайняя мера, даже полумера, но без нее не обойтись.
Ночи напролет просиживал Фельзингер над чертежами и расчетами. За консультацией раза два съездил в район к знакомому инженеру. Не терпелось скорее осуществить замысел. Леонов тоже поторапливал. Сельчане узнали про задумки руководства и с нетерпением ждали результатов.
Глубокой ночью, когда мать давно уже спала и на него самого обрушивалась страшная усталость, Фельзингер в который раз перечитывал письмо Эльвиры. Долго заставила она его ждать, однако все же написала. Он точно впитывал в себя каждое ее слово, находя в этом утешение и отраду. Письмо придало ему силы, и он принялся за работу еще упорней, еще неистовей.
10
Фельзингер возвращался из мастерской. Что-то не ладилось с ремонтом прополочной техники. Уже зазеленели хлопковые поля, все жители — от мала до велика — были брошены на прополку и прореживание. Пора уже и культиваторы пустить в дело, однако те, что были повреждены во время прорыва дамбы, до сих пор находились в неисправности.
Солнце, застряв в самом зените, палило нещадно, и Фельзингер с удовольствием разделся бы сейчас до плавок, если бы не сознание того, что председателю колхоза не к лицу ходить чуть ли не нагишом среди белого дня.
Вскоре его нагнала насквозь пропыленная «Волга».
— Садись, баскарма! — весело крикнул кто-то, распахивая дверцу машины. Фельзингер узнал директора районного комбината бытового обслуживания.
В машине было нестерпимо душно и жарко; пахло бензином, газом, пылью. Фельзингер уселся поудобней, достал платок, вытер пот с лица.
— Добрый день, Володя! Или не узнаешь?
После ослепительного солнечного света он действительно не сразу разглядел, кто сидел рядом с ним: из-за занавешенных окон в машине было сумрачно. Оглянулся — Элла! Фельзингер, чуть смутившись, поздоровался.
— Что, в гости небось едешь? По отцу-матери соскучилась?
— По отцу-матери тоже…
Он понял намек и не нашелся что ответить. Выручил директор комбината, невысокий, круглый, с узкими, шустрыми глазками.
— Нет, баскарма, не в гости Эллочка едет, а работать к вам едет. Мы решили в вашем колхозе открыть филиал нашего комбината. Филиал! Недурно, а? Для начала организуем пошивочную мастерскую. Наша Элла-джан мигом поставит дело на лад. От тебя, баскарма, требуется подыскать какой-нибудь домик или — на худой конец — приличную комнату. А позже с вашего согласия сами построим ателье.
— Вы же видите, тут можно ходить почти нагишом, — пошутил Фельзингер. — К чему нам еще пошивочная мастерская? При надобности приедем к вам и закажем все, что нужно. Не так ли?
— Э, нет, баскарма. Непрактично рассуждаешь. У людей нет сейчас времени для разъездов. Кому охота, скажем, из-за брюк взад-вперед мотаться? Да и райисполком так решил.
Фельзингер в ответ промолчал. Он видел, что Элле неловко, что она смущена и, чтобы скрыть смущение, подавшись всем телом вперед, разглядывает свои босоножки. «Скорей всего она сама настояла, чтобы здесь работать, — с досадой подумал он. — Конечно, в ее возвращении хорошего мало. Появится повод для разных кривотолков. Но…»
— Что ж… если нужно, возражать не станем. Нехорошо от помощи отказываться. Пустующих домов в колхозе сейчас хватает, однако — сами знаете — их нужно сначала отремонтировать.
— Желательно, конечно, в центре, на видном месте.
— И это можно…
Фельзингер попросил остановиться возле домика Бретгауэра и вышел вместе с директором комбината из машины.
— Ой, ой, хитер же ты, баскарма! Хочешь нам сплавить самую никудышную халупу. А потом, когда мы ее приведем в божеский вид, вернется хозяин и выгонит нас. А?
— Вы же сами просили центр для своего филиала. Вот вам и центр. А не нравится, могу показать другие дома. Правда, все на краю села. Пожалуйста!.. Насчет хозяина, кстати, можете не беспокоиться. Старики перебрались навсегда в город к сыну. Домик свой они оставили дочери, а она передала его колхозу.
— А-а!.. Тогда другое дело! — сразу же согласился директор комбината.
Из машины вышла Элла.
— Я завтра вернусь, Естай Ермаганбетович. Схожу проведаю родителей.
Директор комбината, ничего не сказав, сел в машину и поехал дальше.
— Это он меня уговорил принять филиал, — заметила Элла. — Наш шеф себе на уме: знает, что у меня здесь родители и, следовательно, о жилище заботиться не надо.
— Да, деловой мужик…
Бессмысленная, пустая речь. Каждый думал сейчас о другом, скорей всего оба об одном и том же. И оба это хорошо чувствовали. Фельзингер понимал, почему Элла так легко согласилась на предложение директора. То, что между ними случилось, вызывало в нем глухую досаду. Он опасался, что назойливость, навязчивость Эллы могут быть замечены людьми. Да и вообще вся эта история была ему неприятна.