Александр посмотрел опять вперед. Оставшийся внизу танк спускался в речушку. Закипела у гусениц вода, ствол пушки дернулся вверх, вниз — и вот уже стальная махина, грохоча и лязгая все сильнее, ползет по этому склону.
— Приготовить гранаты! — крикнул Александр.
— …товить гранаты… гранаты… наты… — понеслось по цепи влево и вправо.
Танк двигался в направлении левого фланга. И хотя Александр знал, что там был ефрейтор Бутенко, успевший уже на финской побывать, он все-таки вылез из окопа и, пригибаясь, побежал среди кустов к нему. Пробегая мимо окопов, он коротко бросал: «Оставаться на местах!» — и про себя отмечал, что, хотя бойцы напряжены, страха на их лицах вроде не видно.
Спрыгнув в просторный окоп к Бутенко, он повернулся к склону.
— Ползет, гад?
— Ползе-ет! — протянул Бутенко, глядя вперед. — Поближе надо подпустить. Почуяли они, что ли… — Он поправил гранаты, лежавшие перед ним справа. — Плохи дела, командир. Ну, этого мы определим куда надо. А остальные? Они ведь из нас тут удобрение сделают.
— Ладно, посмотрим. Сначала с этим вот нужно… На всякий случай, если что, ты будешь командовать.
Бутенко, все еще глядя вперед, кивнул.
Громадина танка ревела уже совсем близко. Струи белого песка стекали с тускло блестевших траков. Дрожала земля. Дрожал от рева воздух, дрожали тонкие, высохшие стебельки травы впереди, и дрожало, вибрировало от этого рева все в груди, каждая клеточка тела.
— Ну что, пора? — крикнул Бутенко почти в самое ухо Александра.
— Давай! — мотнул головой Александр.
Они взяли по гранате, присели, потом, выпрямившись, одновременно взмахнули вытянутыми правыми руками и свалились на дно окопа. Тут же раздался двойной взрыв, страшный скрежет, сверху посыпался песчаный дождь. Александр и Бутенко выглянули из окопа. Танк, припорошенный песком и пылью, развернулся к ним правым бортом, изрядно завалившись налево. Мотор его еще гудел.
— Гусеницу сорвало! — крикнул Бутенко.
— Давай еще одну, поточнее!
Бутенко бросил еще одну гранату, и, когда они выглянули снова из окопа, было уже тихо. Танк беззвучно горел, и широкие струи огня стекали по корме, по борту, по колесам на взрытый кругом песок.
— Ну, теперь держись! — сказал Александр. — Теперь они нам дадут… Вот тебе еще граната, сиди тут. А я к себе.
Он вылез из окопа и тем же путем, среди кустов, побежал назад.
— Есть один! — радостно кричал он, пробегая мимо окопов. — Есть один!
Теперь ему казалось уже не таким безнадежным все, что будет дальше. Главное, хорошо начали. Теперь они еще повоюют! Пусть идут!
Он едва успел добежать до своего окопа, как сильный грохот встряхнул землю. Засвистели осколки, гарью и пылью наполнился воздух, в грохочущем полумраке мягко заклубились красноватые отблески взрывов. Александр свернулся на дне окопа, закрыл глаза, накрыл голову и уши руками. Что-то мягкое и прохладное упало на руку. Не открывая глаз, он нащупал пальцами этот мягкий комочек и догадался, что это был цветок репейника, который перед боем так спокойно склонялся к нему с колючего куста. Он сунул его в уголок под шеей, будто это было что-то живое, что тоже надо уберечь от грохота, пламени и осколков, и, чувствуя себя уже не так одиноко с этим комочком в своем окопе, опять закрыл руками голову и уши.
Земля наконец перестала содрогаться, все стихло, только дышать было трудно да на зубах противно, до холодных мурашек по спине, скрипел песок. Александр, не вставая, посмотрел на часы. Минутная стрелка с тех пор, когда он свалился в окоп, продвинулась всего на три деления. Может быть, остановились? Но маленькая секундная стрелка медленно двигалась.
Он поднялся, выглянул из окопа. Куст репейника перед ним был весь растрепан и наполовину срезан. Второй сиреневый цветок болтался на узкой ленточке беловатой волокнистой кожицы.
Александр посмотрел вокруг. Густой кустарник изрядно поредел. Тут и там торчали обломанные, обгорелые ветки с ободранной длинными рваными полосами корой. Земля была вся изрыта и дымилась.
— Живые есть? — крикнул Александр и тут же услышал рев моторов.
Танки на противоположном берегу начали спускаться вниз. Спускалось только шесть танков. Два остались наверху.
— Сволочи, трусы, паршивые собаки! — не сводя с них глаз, выругался Александр. Затем крикнул: — Красноперов, Бабкин! Доложить по цепи, кто ранен!
Справа передали быстро: все живы, раненых нет. Слева перекличка где-то оборвалась, потом донеслось: Бутенко убит, попадание в окоп; Ерофеев убит, Красноперов ранен в левое плечо, бой вести может…
— Надо было перебросить всех слева на правый фланг, — опять вмешался Карл Вебер. Голос его уже не был таким безучастным, в нем ясно слышались и досада, и сочувствие к Александру. — Это же понятно было, что основной огонь будет ближе к танку!
— Если бы все знать наперед, мы так далеко не отступили бы, а давно уже в Берлине были, — рассудительно произнес кто-то еще из подошедших послушать Александра.
— Да, промашку я дал, — опять согласился Александр. И, снова помолчав, коротко досказал конец.
…Танки почти одновременно плюхнулись в потемневшую речушку, потом взревели уже на этом берегу и стали быстро подниматься по склону.
— Приготовить гранаты! — скомандовал Александр. — Подпустить на пятнадцать метров!
Он приподнялся над окопом, чтобы лучше видеть обстановку и выбрать правильный момент для очередной команды, но внезапно вся земля от его окопа до уступчика, которым обрывалась к берегу степь, дрогнула и, как показалось Александру, медленно, очень медленно, вместе с растрепанным кустом репейника, совсем черным на откуда-то возникшем багровом фоне, встала вертикально. Александр потянулся к ставшему тоже черным цветку на волокнистой кожице, но так и не дотянулся, а плавно и невесомо развернулся в воздухе и погрузился в теплую, тихую темноту…
Очнулся Александр от боли в шее и оттого, что за шиворот ползло что-то вязкое и холодное. Дышать было трудно. Он попытался пошевелиться, но не смог. Попробовал подвигать пальцами правой руки. Это удалось. Между пальцами он ощутил комочки земли. «Засыпало», — догадался Александр и стал освобождать руку. Вскоре он почувствовал, как на ладонь падают прохладные капли. Александр высвободил руку и начал сбрасывать землю с головы, с шеи, затем приподнял рукой голову, так как она почему-то не поворачивалась, и глубоко вдохнул свежего влажного воздуха. Левой руки и ног он не чувствовал. Испугавшись, Александр начал быстро разгребать землю вокруг себя. Нет, все было на месте и все было цело. Он повернулся на бок, попытался выпрямить ноги и тут же почувствовал, как тысячи игл вонзились в тело. Было и больно, и радостно оттого, что боль эта — всего лишь боль онемевшего тела, в котором опять пульсирует кровь, и что все у него цело, и что так вокруг тихо, а на лицо падают прохладные капли дождя.
Но чем кончился бой?
Александр выкарабкался из засыпанного окопа, сел, огляделся. Все вокруг было залито лунным сиянием. Взрытая, вспаханная гусеницами земля влажно блестела. Облитые лимонным лунным светом, неподвижно стояли несколько уцелевших кустов.
Александр поднялся на ноги, посмотрел на склон. Слева, невдалеке, тоже весь облитый лунным светом, застыл еще один подбитый танк.
Александр прошел вдоль окопов. Никого. Только широкие следы гусениц…
К своим он добрался на шестую ночь, шатаясь от голода и усталости. Дальше отступал уже вместе со всеми. А потом его вызвали в штаб полка. Там ему объявили, что должны направить его на другой фронт — трудовой…
Пауль слушал рассказ Александра, забыв обо всем Он весь был там, в бою, ему казалось, что это не Александр, а он командовал горсткой людей, это он, как тугая пружина, выпрямлялся, бросая гранату в фашистский танк, и это его засыпало так, что он чуть не задохнулся. Рассказ Александра убедил Пауля окончательно: его место там, на фронте, только на фронте, и он уйдет туда во что бы то ни стало…
Конец рассказа вернул Пауля к действительности В один миг рассыпалась, разлетелась в прах его мечта. Как же он попадет на фронт? Ведь даже если его не задержат по дороге и он доберется туда — возьмут там в руки его документы, посмотрят на него и скажут: «Ты что, дорогой товарищ, не знаешь, где ты должен быть? Где твое место?» И отправят обратно, сюда же. Или даже и не сюда. А в другое место, совсем в другое место…