— А мне и так сойдет. — Валька встряхнула головой, шестимесячными своими, еще канскими, кудрями, встала с приступки: — Ладно, пойду я. — Хлопнула книжкой по твердым своим плечам: — Мошка у вас кусучая.
— Да погоди. А то скучно одной. — Зюзина поднялась тяжелым кулем. — Вот товарняк встретим, чаёк на плитку поставим. — Она пошла в освещенную чистую будку, загремела там то ли фонарем, то ли чайником. — Я всегда на дежурство заварку беру и сахар.
Внутри раздался гудок, настойчивый, диспетчерский. Зюзина выскочила на крыльцо с зажженным фонарем в руках:
— На-ка вот, встрень семипалатинский. Тяжелый, проходом. Я сейчас, — и протянула фонарь.
Валька пошла к стрелке. Тускло поблескивали рельсы главного пути, на том конце станции горели красные и зеленые сигнальные огни. Она поежилась, было холодно. Раскатала брюки до самых башмаков, поглядела вправо, во тьму, направляя туда свет фонаря. Кругом была тишина ожиданья, тихо-тихо. Даже слышалось, как у депо пыхтит ночной маневровый, как Зюзина что-то тараторит в будке по телефону.
Но вот рельсы тихонько запели, точно ожили. Где-то во мраке, меж сопок, полз по ущелью состав, все ближе, ближе.
Вот родился гудок, долгий, протяжный! Поплыл над черными гребнями сопок, перекатываясь и повторяясь.
«Как марал трубит», — отчего-то радостно подумала Валька и выше подняла фонарь — навстречу трем надвигающимся огням. И вот он налетел. Ветер из-под колес гудел, наотмашь бил по лицу и плечам, трепал волосы, брюки. Валька с трудом вдыхала ветер и задерживала в груди. Ей стало весело и отчаянно. Громыхая, пролетели пульманы, платформы, цистерны с нефтью. Пахнуло бензином. Рельсы дышали, стучали стыками. И Валька наполнялась, как парус, силой и ветром, могла уже улететь. Но вдруг… все оборвалось, смолкло. Состав красной точкой поплыл вдаль, и ее опять окутала тишина. Будто крылья опали. Но тишина другая — пустая и грустная. Она опять была совсем одна среди черных сопок. Опустила фонарь, этот маленький теплый огонь в руках, и тут услышала:
— Здравствуйте.
По ту сторону пути, в полутьме, разглядела человека с чемоданчиком, невысокого такого, чудного, наверно, оттого, что в обнимку с огромной дыней.
— Здравствуйте, — вежливо повторил он, подходя.
— Здрасьте, — сказала она небрежно и подумала: «Вот чудик-то. С поезда, что ли, прыгнул с дыней-то?» — и пошла к будке, покачивая фонарем.
И вдруг оглянулась: «Не солдат ли? Или почудилось?» Он шел следом и был действительно в солдатской выгоревшей форме, в пилотке, и голос был мягкий:
— Встречаете или провожаете?
Валька пожала голыми плечами:
— А у нас профессия такая, встречать-провожать.
Подошли к будке, и здесь, при свете, поставив фонарь на ступеньку, она мельком оглядела его: кирзовые пыльные сапоги с широкими голенищами, светлая, выношенная пилотка на глаза. Усмехнулась: «Хоть для порядку бы набочок сдвинул». А лицо его в темноте было бледное и какое-то мило-вежливое, совсем не подходящее к этой форме.
Они еще ничего не успели сказать, как вышла Зюзина:
— Ой, ба-а-тюшки! Это что ж, демобилизованный? С товарняка, что ли?
— Да что вы! — он смутился даже. — Я вон там, на взгорье, сидел, — кивнул в темноту. — Вашу песню слушал. Красивая песня.
— А это что ж за фрукт такой? — перебила Зюзина. — Совсем зеленый, однако.
— Нет, это сорт такой. Знаете, я у вас спросить хотел…
— А за спрос деньги берут, — засмеялась Зюзина и понесла фонарь в будку.
Он поставил чемоданчик, перехватив дыню, полез в карман.
Валька испугалась даже:
— Да она шутит, какие тут деньги.
Он улыбнулся, достав платок, вытер усталое лицо:
— Да я понимаю, что́ вы.
А она устыдилась и рассердилась на себя, уселась на ступеньку «Чешскую кухню» читать. Сверкнула яркая глянцевая обложка.
— Я только спросить хотел, когда поезд на Абакан?
Зюзина сказала из будки:
— Уже был, милок. В двенадцать десять. Стоянка была две минуты. Опоздал, что ль?
— Да нет, я о товарном спрашиваю, — он перехватил тяжелую, неловкую дыню из руки в руку. — Возможно, вскоре пойдет какой-то?
Зюзина вышла на крыльцо и уже с любопытством разглядывала его.
— Поизжился, что ль? Ты чей будешь-то? Или в гости к кому приезжал?
Валька замерла над книгой.
Он посмотрел в темноту:
— В гости. — И сразу: — Так вы не знаете?