— Дверь, дверь закрывайте!
Потом что-то звякнуло, шлепнуло, и выглянула хозяйка с раскрасневшимся, влажным лицом и намыленными руками.
— А, здрасьте, — торопливо сказала она. — Проходите, садитесь. Только дверь плотней закрывайте. Я сына купаю, — и скрылась за печкой.
Старик торопливо подергал за ручку двери. Надо было б уйти, не вовремя он пришел, но вместо этого, постояв, он вдруг снял шапку: «А, будь что будет», — погрозил собаке: «Сидеть!» — и, осторожно ступая, двинулся в комнату, светлую, аккуратную.
— Да вы садитесь, садитесь, — повторил рядом приветливый голос. И, положив на колени шапку, он присел на ближайший стул, что стоял, как и прежде, возле его кровати, покрытой теперь голубым чистеньким одеялом. Сел и снова увидел Веру Федоровну, уже возле корыта, в котором сидел намыленный мальчик. Корыто стояло на табуретках у самой печи, поближе к теплу. На горячей плите виднелось ведро, и на полу в ведре с водой плавал знакомый железный ковшик.
— Петя мне говорит: «Стучатся», — легко засмеялась она. — А я думала, он балуется, мыться не хочет, — и мокрым запястьем отвела со лба светлые волосы. Халат ее на груди промок. И вокруг на полу было набрызгано.
Сергуня сидел завороженно, не видя вокруг ничего. Видел только ее, Веру Федоровну, и ребенка в корыте.
— А голову мы всегда напоследок моем. Слез меньше, — слушал он мягкий, напевный голос. И чувствовал, как его озаряет каким-то невиданным, ласковым светом.
Мальчик сидел притихший, весь в хлопьях пены, ухватившись одной рукой за край корыта, а другой стараясь стереть с личика мыло, посмотреть, кто пришел.
— Не вертись ты, горе мое. Обожжешься, — мать отвела его ручку. — Сейчас ополоснемся. Сейчас, — она ловко мыла голову, плечики сына, и движенья ее оголенных рук были плавны, округлы. Пышный пучок на затылке чуть растрепался, и легкая прядь падала на плечо.
— Что ж не заходите попроведать? — нагнувшись, она зачерпнула ковшик воды из ведра, потрогала пальцем. — Я Зине вон говорю, может, обиделся, может, чего не так. Хоть бы зашел, — и оглянулась на старика ясным лицом.
Он смутился и опустил почему-то глаза, чувствуя, что краснеет.
— Да чего там… — голос был хриплый, какой-то не свой. — Чего зря тревожить.
А она уже говорила напевно, поливая сына из ковшика:
— Ну, вот и все, вот мы и вымылись. А ты все хныкал, тоже мне — мужчина.
Вода брызгала на плиту, шипела громко, весело. Прядки чистых волос вместе с водой струились по детскому лобику, но мальчик сквозь струи уже моргал мокрыми веками — наконец-то он увидел, кто пришел. Взгляды их встретились, и Сергуня серьезно сказал, кивнув головой:
— Медведь не умыва́тся, вот люди и боя́тся.
— Правильно. Слышал, что дедушка говорит? — взяв под мышки, Вера Федоровна поставила сына в корыте и поливала чистой, звонко плескавшей водой. Он стоял мокрый, розовый, прелестный в детской своей наготе и смотрел на деда. А старик думал: «И как у ней ловко, ладно все получается. Будто кто учил ее этому или много детей уже вырастила. А ведь городская и молодая совсем… Учительница». Вот она ласково, звонко пошлепала сына и, сняв с веревки теплую простыню, с головой укрыла его. Подхватив под коленки, понесла на кровать.
— Ой, какой тяжеленный стал.
Переведя дух, раскрыла ему румяное, влажное личико.
— Ну, вот мы и чистые, — улыбаясь, вытирала его. — Уже девять часов. Детям спать пора.
И Сергуня, глядя на них с соучастием к каждому слову и жесту, безотчетно улыбался, ощущая необъяснимое чувство родства, близости к этим двум существам.
Из-за плеча матери мальчик увидел собаку, сидящую у двери, и неотрывно глядел на нее блестящими круглыми глазками.
— А вы бы разделись, Сергей Иваныч. Чего вы так? — сказала она. — Или торопитесь?
Сергуня не торопился и потому охотно прошел и разделся у двери, повесил шапку и ватник на вешалку.
Собака, поняв, что это надолго, и вспомнив уже свое старое место, улеглась в углу возле двери.
— Как ее звать? — раздельно произнес мальчик.
Мать его вытирала, а он не сводил с собаки завороженных глаз.
— Белка ее зовут, — она надевала на Петю длинную рубашонку, и он, путаясь в ней головой, повторял восторженно:
— Белка… Белка…
Собака, не шевелясь, смотрела умными золотыми глазами, часто постукивая хвостом.
— Я тебе сегодня на печке постелила. — Вера Федоровна вытащила из пучка на затылке круглую гребенку и расчесала сыну волосики. — Хочешь?
— На печку, на печку! — подпрыгнул мальчик.