— Эй, милый! Чья рама? Не знаешь? Может, тут строится кто?
Тот на ходу покосился:
— Бери — твоя будет, — и дальше.
Недалеко у новых ворот, гоняя шайбу, пихались мальчишки. Деревянные удары клюшек хлопали на всю улицу. Сергуня подошел ближе. Постоял, поглядел. Портфели валялись горкой на снегу, у забора. А игроки, в поту, сопели, молча сшибались, вскрикивали:
— Коле́й!.. Сюда давай!.. Сюда! Коле́й! — и где-то меж валенок — серых и черных, больших и маленьких — мелькала шайба.
Улучив момент, Сергуня спросил:
— Чья рама-то?.. Может, строится кто, не знаете?
Им было не до него. Но один запыхавшийся все же понял вопрос, повернул разгоряченное, обалделое личико:
— Вон школа строится, — и махнул куда-то рукой.
День еще не погас, а над стройкой светил прожектор и стрела крана медленно двигалась на фоне вечернего зеленоватого неба. Сергуня с рамой под мышкой стоял, запрокинув голову, придерживая шапку рукой. Среди окраинных деревянных домов, заборов, сараев кирпичное красное здание новой школы казалось необычно праздничным. Оно сияло перед ним в свете прожектора и заходящих лучей. И смотрели на старика глазницы множества окон. «Вира!», «Майна!» — порой доносилось откуда-то сверху. Но людей не было видно.
В полутьме осторожно поднимался он по широкой лестнице без перил на перекрытия уже готовых этажей. Под ногами хрустел цемент, осколки кирпича. Вот второй этаж. Вот третий. Где-то вверху шла работа. А здесь была гулкая тишина. И пахло как-то особенно, новостройкой. Штукатуркой пахло, цементом и свежим хвоистым деревом. На третьем остановился передохнуть. Устало тукало сердце. Зашел в коридор. Кирпичная ровная кладка дверных проемов, стены будущих классов. И почему-то сделалось грустно: когда-нибудь здесь будет гомонить уже неизвестная ему ребятня, новая земная поросль.
Он стоял в пустом коридоре, а слева в широких проемах окон виднелись картины Талицы. И оттого в коридоре было светло и нарядно, словно ряд четких зимних пейзажей развесили на стене. А Сергуня думал свое: «Кто будет смотреть когда-нибудь в эти окна? Что там за ними изменится?»
Он поднимался вверх по лестнице на последний этаж. Становилось светлее, и он ощущал, как ширится над головой пространство. Вот стены оборвались неровным краем, отчетливо донеслись голоса, и он увидел строительную площадку, по углам наметенный снег, людей и совсем близко громадную стрелу крана. Неровная тень от стрелы в жидком свете прожектора медленно ползла по площадке к людям. И кто-то вдали, помахивая над головою рукой, все повторял: «Майна!.. Майна помалу».
Сергуня постоял, поглядел на работающих с любопытством и уважением. Решил: «Нет, это тебе, брат, не избу класть», — перехватив раму, подошел к краю площадки, с интересом глянул вниз. Там стояла машина. Краснели штабеля кирпича. Стойки крана опирались на рельсы. Отсюда и вдаль хорошо было видно. По улицам темнели дороги, купы деревьев. А над белыми крышами изб, над дворами, над всей окраинной Талицей поднимались в небо печные дымы и кудрявились, ширились кверху. Меж сопками на горизонте на самом донышке тлел закат, и оттого дымы светились розовым.
И, глядя на эти дымы, на огороды, обнесенные пряслами, Сергуня вдруг с ясностью понял, что именно здесь они тогда и вступили в Талицу. Именно здесь!.. Вон там по ущелью в ночи спустился отряд с Эдигана… Задыхаясь, бежали по сыпучему, как соль, снегу к чернеющим избам, меж которых уже метались выскакивающие в исподнем каплуновцы. А пулемет все трещал. На бегу рядом неловко повалился Колей Мартьянов. Лицом в снег, словно споткнулся. Потом упал Громов — далеко отлетела шапка. Сергуня невольно сбил шаг, чтоб остановиться, помочь им. Но впереди выросли прясла. И, перемахивая через них, увидал впереди Ивана Зырянова. Тот стрелял с колена: «Уходишь, гад?!» Кто-то верхом рвался по улице вон из деревни, и Иван подсек лошадь…
Старик не двигаясь смотрел вдаль. Не ощущая собственного дыхания и плоти. На скуле дергалась жилка, вздрагивала часто, безудержно, и он не мог остановить ее. Все ему виделось — там по огородам лежат темными пятнами его родные дружки с непокрытыми головами. А чужие почти не заметны — в белом, исподнем на белом снегу.