– Что?
– Я говорю разувайтесь. Ваши ботинки так намокли, что я слышу, как они чавкают.
Хай зашла в гардеробную, достала домашние туфли Олсоппа, которые он никогда не носил: ходил по дому либо в носках, либо в уличной обуви.
– Вот, переобуйтесь. – Девушка внимательно наблюдала, как мужчина переобувается. Кажется его сильно смущало, что ему приходится обувать чужие туфли.
– А хозяин... – Олдридж указал на туфли. – Он не будет против?
– А хоть бы и так? Вам-то что? – Еще недавно нахальный мужчина покраснел. Нет он не залился густой краской, что очень развеселило бы Хай. На его высоких скулах появился чуть заметный румянец, как от холода. – Не переживайте. Ему уже все равно. Он умер пять лет назад.
Уж не известно что было бы лучше: чтобы он переживал из-за гнева старика Олсоппа или вот, как сейчас, побледнел, надев туфли покойного Олсоппа?
– Знаете, очень забавно наблюдать за сменой выражений на вашем лице.
– Действительно. Занятие забавное, – едко ответил Олдридж.
– Послушайте, расслабьтесь. Старик Олсопп эти туфли и не носил вовсе. Так что можете даже себе оставить.
– Я оставлю их здесь, глядишь – в следующий раз пригодятся.
Хай глубоко вдохнула, медленно выдохнула.
– Если вы все еще хотите обсохнуть, выпить чаю, с комфортом, с каким только можно ехать на тракторе, добраться до своей машины – оставьте эту тему.
– Молчу.
– Вот и хорошо. Прихватите с собой ваше чудо дизайнерской мысли. – Девушка указывала на мокрые модельные туфли. – Печка в кухне должна быть еще теплая.
Они прошли в кухню. Кухня была очень старая. Шкафчики с дубовыми панелями, казалось, были сделаны сразу, как построился дом. Что вполне могло быть правдой. Посредине стоял большой стол с толстой деревянной столешницей, потемневшей от времени. Девушка махнула рукой на выступ большой печи:
– Поставьте наверх. Можете за одно и дров подбросить: я со вчерашнего вечера сюда не входила.
Хай начала возиться с чайником. «Все-таки, наверное, надо обновить кухню... Или нет? Она красивая.»
– Чай. Черный или зеленый?
– Кофе нет?
– Я же сказала: чай. Если будете медлить – будете пить черный.
– Отлично.
Повисло молчание. «Олдридж... Как его?.. Как-то на Л? Или нет? Маршалл, точно! Маршалл. Этот Маршалл, похоже не слабо так вымерз, хоть и старается не показывать этого.»
– Я сейчас. – Хай ушла в холл перед задней дверью. В кладовке на вешалке висели жилеты из овчины. «Бабушка, говорила, что у меня жемчужные волосы... У ягнят шерсть жемчужного цвета...» На глаза навернулись слезы. Хай глубоко вдохнула.
– Возьми себя в руки. – Она выбрала один из жилетов, который должен быть по размеру... «Питеру Пену... Хай, его зовут Олдридж. Мммм... Маршалл Олдридж.»
– Держите, Питер... – Она замолкла и покраснела.
Питер Пен встал со стула, медленно, тихо, даже бесшумно и очень осторожно, как камышовый кот, подошел к Хай, взял у нее жилет.
«Это, наверное, неприлично придумывать прозвища незнакомому человеку...»
– Меня зовут Маршалл, Маршалл Олдридж. – Медленно проговорил он, глядя ей прямо в глаза. От этого взгляда внутри все перевернулось, ноги стали подкашиваться... – А после того как вы переобули меня... – Он надел жилет. – И одели. Думаю, вы можете звать меня Марш.
Хай снова покраснела.
– Простите, я просто задумалась.
– А как вас зовут, мисс Олсопп?
– Хайолэйр. – «Наверное, это удивление... или шок? Не станешь же рассказывать ему, что это старое ирландское имя... Да и зачем? Я его вижу впервые, и больше, возможно, никогда не увижу.» – Зовите меня Хай.
– Хай?
Она пожала плечами:
– Меня так все зовут. Но если вам нравится полное имя...
– Лучше Хай... – быстро согласился он.
Повисло молчание. Хай не знала что сказать, а надо ли? Он тоже не стремится поддержать беседу. Девушка вздрогнула: засвистел чайник.
– Крепкий? – Он, казалось, вернулся из каких-то своих размышлений. – Чай крепкий?
– Э...
– Значит обычный. – Хай разлила заварку. – Просто мы с бабушкой пьем... – она сглотнула, – пили крепкий чай.
– Пили?
– Она умерла. – Резко и холодно ответила девушка. – Сахар?
– Нет, благодарю. Молока тоже не надо.
– Я и не предлагаю. – Странный взгляд. – Мы с бабушкой... в общем, я не пью молоко и у меня его нет.
Он кивнул.
– Вы из-за этого решили продать ферму?
– По-моему мы договорились...
– Я с вами ни о чем не договаривался, – медленно проговорил он.
– Кроме встречи?
– Кроме встречи.
– Ну, а я за собой оставляю право не отвечать на ваши вопросы.
– Что заставляет молодую красивую девушку жить в этой глуши?
– А что заставляет молодого симпатичного мужчину ехать в такую глушь?
– Вы считаете меня симпатичным? – Он с хитрой улыбкой посмотрел на нее. «Он думал меня смутить?»
– Только внешне.
– Это много меняет? – В голосе была чувствовалась легкая насмешка.
– Определенно. Я бы сказала кардинально.
– И все же, вы так и не ответили на мой вопрос...
– Который? – Он сощурился, а потом рассмеялся. «Стопроцентное сходство! Хоть сейчас экранизацию снимать! Питер Пен!.. Он даже красивее стал. Смеяться бы ему почаще.»
– Знаете, у вас на лице сейчас такое странное выражение...
– Какое?
– Странная улыбочка у вас на лице, словно вы знаете что-то, но никому не скажете. И это что-то вас забавляет. Мне от нее не по себе. Ощущение, что вы надо мной смеетесь.
– А кто сказал, что это не так?
– Так вы все-таки смеетесь? – Он улыбался, похоже, то, что над ним могут смеяться, его никак не трогало.
Она пожала плечами:
– Нам жителям глуши многое кажется смешным. Например, ваша одежда. Костюмчик, конечно, хорош, вот только осенью в деревне... Вы искренне верили, что здесь все дороги гладкие, как шоссе, что трактор приедет в течение двадцати минут, как эвакуатор?
– Мне отвечать на этот вопрос?
– Я думаю, если бы вы так не думали – приехали бы в резиновых сапогах, или хотя бы с ними в багажнике. На вас был бы не тоненький пуловер, а теплый шерстяной свитер. Ваша одежда и обувь говорит гораздо больше... Так что не за чем утруждать себя ответом.
– Вы очень резко судите о людях. Не боитесь, что придется менять мнение?
– Если для этого будут веские причины – поменяю. Мне можно часто менять мнение без зазрения совести: я девица взбалмошная.
Он довольно улыбнулся. У Хай было чувство, что она попалась в какую-то его ловушку... Но какую ловушку? Она тряхнула головой. «Глупости!»
– Так что же заставляет вас хоронить себя здесь?
– А вы не оставляете варианта, что мне нравится здесь жить?
– Это связано с последними событиями?
Она сузила глаза:
– А какая ВАМ разница? Почему бы вам просто не примириться с моим решением и все?
– Любопытство.
– Много знания – много скорби... – Без всякого выражения ответила девушка.
– И все же?
– Это личное. – «Похоже, он решил, что я ему все-таки расскажу.» – Очень личное.
– Кому как не незнакомцу рассказывать о личном?
– Это очень-очень долгая история.
Он глянул на часы:
– Я никуда не спешу.
Хай насмешливо посмотрела на гостя.
– А кто вам сказал, что у меня на вас время есть?
– Если вы только ночью отказались от решения о продаже, то вчера вы планировали со мной встретиться. Часа три, а то и четыре вы должны были оставить на нашу встречу. Прошло только... – Он нарочито внимательно всмотрелся в циферблат. – Мы с вами знакомы всего сорок восемь минут. Так что еще есть время.
«Сорок восемь минут! А показалось, что весь день прошел.»
Небо потемнело. Хай включила верхний свет.
– У вас очень уютная кухня. Сколько ей лет?