– Так, товарищи… – Взобравшись на ящик (его Макарыч специально для него держит), бойкий райкомовец трещит о мировой революции, правда, в последнее время понемногу перестают орать о том, как мы понесём на пролетарских штыках пламя этой самой революции. Теперь передовицу «Правды» начинает рассказывать. Да тут все грамотные, чай, не в деревне какой-нибудь. Эх, вот ведь завёлся, как пономарь. Судя по лицам, народ не в восторге от внеплановой политинформации, но дисциплинированно молчит себе в тряпочку. А пока есть время, давайте я расскажу о себе.
Зовут меня Алексей Мельников. Это, естественно, нынешнее имя, реципиента, так сказать. А своё? Эхма, а нужно ли оно? Ведь тут не важно, как меня ТАМ звали. Я ведь, честно, чуть не тронулся, хорошо, что болел, организм ослаб и просился спать как можно больше. Вот так потихоньку в себя и пришёл, да зацепился, словно клещ в сюжет рассказа Мишеля Демюта «Гамма Южная», прочитанный в отрочестве. Вот такой я полковник Чиаги, всё же в человека попал, а не в черепаху. Ну да не будем больше об этом. Теперь я Мельников Алексей семнадцати полных лет. Из «бывших», как принято сейчас говорить. Род наш захудалый, основатель, Василий Мельников, выбился в мелкие дворяне в середине XIX века, земель у нашего семейства, правда, давным-давно, не было – дед продал их в том же XIX веке. Вдобавок отец – бывший офицер, что намного серьёзнее в нынешнее время. До Германской мать (из мещан) преподавала немецкий язык в реальном училище. Отец был инженером на «Дуксе». В 1915-м он добровольцем ушёл на фронт, где командовал взводом самокатчиков. В боях под Стоходом был ранен и отправлен на излечение домой, поэтому остался жив в 1917-м. Но в 1918-м был мобилизован как военспец, тогда многих гребли. В войсках он отвечал за технику. Вначале ему, естественно, не доверяли, но из-за нехватки кадров (ты хоть какие курсы окончи, а коли не хватает у тебя знаний, так и будешь тыкаться и мыкаться) снова командовал самокатчиками. В Польском походе (не к ночи будь помянут) умудрился не просто выйти из окружения (а что такого, что было, то было), но и вытащить всю материальную часть. Плюс подобрал на дороге пару грузовиков, оставленных по причине мелких поломок, из-за которых они не могли тронуться. После недолгого ремонта «рено» бодро покатили на восток, увозя в кузовах с десяток вышедших пехотинцев. Спустя пару часов наткнулись на броневик (бросили, сволочи, в нём даже топливо на треть осталось), и, кстати, с его помощью и пробились, попутно хорошенько нашинковав обнаглевших жолнежей. В особом отделе к нему вопросов не было (хотели даже орденом наградить, но комиссар влез, и представление завернули, чекисты лишь руками развели, высоко сидела эта гнида), и он прослужил до 1923-го, а при сокращении армии демобилизовался. Тогда много военспецов выкинули, ну да ничего, живой и здоровый, это главное. Мать умерла через два года, в 1925-м, сказалось недоедание, да и здоровье, видать, подорвано Гражданской. К тому времени мы уже год как осели в Энске. Перед империалистической здесь начали собирать телефоны, но с началом войны дело быстро заглохло. Правда, хотели построить предприятие по выпуску трубок для снарядов, и даже кое-какие станки завезли. Но спустя пару месяцев всё строительство встало, и они так и остались ржаветь под открытым небом…
Работаю я слесарем на ремонтном заводе. Хотя какой это завод, машут рукой деповские. Нас всего восемнадцать человек, зато каких, «золотой фонд», все потомственные рабочие! Вот начальник мастерских и скрежещет зубами: самый сложный, а значит, и самый денежный ремонт к нам идёт. Ничего, им полезно, хоть до корней клыки сотрут.
Отвлёкся, извините, но мы друг друга не переносим. Отец здесь и технолог, и начальник производства. Директор Матвей Потапович Востриков – из потомственных рабочих. Токарь от Бога. Кстати, они на пару с отцом и прибрали к рукам то, что ещё не растащили местные жители. Этого хватило для начала – два токарных, один фрезерный, пара сверлильных станков. Негусто, но лиха беда начало, постепенно ввели в строй ещё один токарный. А потом незаметно и люди потянулись, правда, не всех брали, и обиженные орать на отца поначалу пытались, да только им живо рот заткнули, причём сами рабочие. Вот так и сложился крепкий мужской коллектив основных рабочих и служащих, правда, за одним малым исключением. Это – краса завода (я уже упоминал об интересе нашего директора?) Зинаида Ивановна Ливен. Вдова. Как отец и я – из «бывших». Мужа она потеряла в 1917-м, когда «птенцы Керенского» любили устраивать обыски и реквизиции, прикрываясь флёром из трескучих революционных фраз. Эти годы мне по малолетству почти не запомнились, лишь рассказы матери и отца позволяют составить представление о тех днях. Вот и к ней однажды уже под вечер заглянула шайка с красными бантами и повязками, только не ожидали они решимости главы семьи защищать свой дом. Легли под пулями трое из четырёх налётчиков, но в перестрелке и хозяина смертельно ранили. Правда, и четвёртый крысёныш прожил буквально на полминуты дольше, чем его подельники: сын Зинаиды Ивановны разрядил в него обойму «браунинга». Откуда я это узнал? Очень просто: отец рассказал. Естественно, дальше меня эти знания не уйдут. После всего её сын всеми правдами и неправдами сумел зацепиться вначале за должность простого постового в РКМ, но вскоре, имея нормальное образование, перешёл служить в УГРО. Сама Зинаида Ивановна в столицу перебираться не желает, как её ни уговаривает родня. И, слава богу, она на себе тянет весь воз отчётов. Тут и финчасть, и заявки, и инструмент, и… Короче, ОНА тянет всё.