Добежав до деревни, отмахиваясь по дороге клинком, я впервые с начала боя, смог перевести дыхание.
— Ваше сиятельство, они еще пытаются прорваться на восточной стороне, — доложил мне Пётр.
— А чего тогда стоим? Бегом туда! — скомандовал я и сам побежал к восточным воротам.
Восточные ворота оказались в чуть лучшем состоянии, чем западная стена, но ненамного. Частокол здесь ещё держался, но несколько брёвен уже почернели и покрылись трещинами, будто их изнутри разъедала какая-то зараза.
Мертвецы бились в ворота, царапая дерево длинными, изогнутыми ногтями. Их было меньше, чем на западе, но и защитников здесь оставалось всего несколько человек — старик Семён, парнишка Федька и пара мужиков, которые отчаянно пытались удержать ворота, подпирая их бревном.
— Ваше сиятельство! — Федька обернулся ко мне, лицо его было бледным, но в глазах горела решимость. — Они ломятся! Ещё немного — и ворота рухнут!
Я окинул взглядом ситуацию. Если ворота падут, деревню затопит новая волна оживших, а сил отбиваться у людей уже почти не осталось.
Достав из кармана остатки дурмана, я задумчиво поглядел на него. Я прекрасно понимал последствия от поглощения такого количества неочищенной энергии. Но на другой чаше весов лежали десятки жизней моих людей.
Тяжело вздохнув, я засунул в рот листки дурмана и стал активно их жевать. От кислого сока растения мне перекосило лицо.
Хотя такой метод получения энергии был варварским и малоэффективным, он в то же время являлся самым быстрым, а именно скорость сейчас была определяющим фактором.
Горький, обжигающий вкус дурмана разлился по рту, и почти сразу же я почувствовал, как тело наполняется странным жаром. Энергия, грубая и неочищенная, пульсировала в жилах, заставляя сердце биться быстрее, а мышцы — напрягаться до дрожи. Глазам стало больно от яркости мира — я видел каждую трещину на воротах, каждый клочок грязи на одежде Федьки, каждый мертвенный изгиб пальцев, цепляющихся за дерево.
— Отойдите от ворот! — прохрипел я, чувствуя, как голос звучит чужим, низким и перегруженным.
Мужики метнулись в стороны, и в тот же момент я рванулся вперед.
Нож в руке вспыхнул синим пламенем, но теперь огонь был ярче, агрессивнее, почти белым от жара. Я ударил — не по мертвецам, а по самим воротам.
Удар.
Дерево взорвалось. Щепки, пламя и черная энергия рванули наружу, сметая первых оживших, превращая их в пепел. Остальных отбросило волной, и они замерли на мгновение, будто не понимая, что произошло.
Я не дал им опомниться.
Следующий удар рассек воздух, оставляя за собой голубоватый след, и еще три мертвеца рассыпались в пыль. Но дурман давал не только силу — он ускорял все, включая мысли.
Я видел, как Федька застыл с открытым ртом, как старик Семён медленно-медленно поднимал топор, как один из оживших, уже обгоревший, все еще тянулся ко мне, его пальцы шевелились, будто в замедленной съемке.
Слишком медленно.
Я рванулся вперед, рубя, круша, сжигая. Каждый удар ножа оставлял после себя синий огненный шлейф, каждый шаг — выжженный след на земле.
Но чем больше я убивал, тем сильнее чувствовал, как дурман начинает пожирать меня изнутри. Голова раскалывалась, в ушах звенело, а в груди будто кто-то раздувал костер, готовый вот-вот прожечь меня насквозь.
Последнего мертвеца я добил уже почти вслепую, едва видя его контуры сквозь марево боли. Когда он рассыпался, я упал на колени, сжимая голову руками.
— Ваше сиятельство!
Голос Петра донесся сквозь шум в ушах. Я попытался встать, но тело не слушалось.
— Воды… — выдавил я.
Кто-то сунул в руки ковш, и я жадно хлебнул, но вода казалась огнем. Выплюнув, я понял — это была кровь.
— Отравление… — пробормотал я. — Надо… очиститься…
Но сознание уже уплывало. Последнее, что я увидел перед тем, как тьма накрыла меня с головой — это лица мужиков, перекошенные страхом.
И чей-то шепот:
— Он же сгорает заживо…
Тьма.
Горячая, липкая, как смола.
Я тонул в ней, не в силах пошевелиться, не в силах крикнуть. Внутри всё горело — будто кто-то выжег мне внутренности раскалённым железом.
Но где-то в этой тьме был свет.
Маленькая точка. Сначала едва заметная, потом — ярче.
Голос.
Ты переборщил, — сказал он, и я узнал его.
Свой собственный.
Только… холодный. Спокойный. Без боли.
Ты знал, чем это кончится.
Я хотел ответить, но не мог.
Но ты всё равно сделал это. Ради них
Свет приближался.
Интересно… Они бы поступили так же?
И тогда — боль.
Я вздрогнул, ощутив, как что-то льётся мне в горло. Горькое, вязкое, противное.