— Глотай, ваше сиятельство, глотай, а то помрёте! — чей-то хриплый голос.
Я закашлялся, но жидкость проскользнула внутрь. Почти сразу же жар внутри начал стихать, сменяясь ледяным ознобом.
— Ещё!
Снова горький вкус. Снова спазм.
Но на этот раз я смог открыть глаза.
Надо мной склонился Пётр. Лицо его было в саже, в глазах — усталость и… страх?
— Живой? — хрипло спросил он.
Я попытался ответить, но вместо слов из горла вырвался хриплый стон.
Я резко попытался сесть — и тут же мир поплыл перед глазами.
Мужики, толпой окружавшие меня, хотели помочь подняться, но я одним жестом остановил их и дал понять, что все в порядке, я сам встану.
Голова еще гудела, но глаза больше не резало болью. Я жестами попросил разойтись всех, чтобы оценить последствия битвы.
Поле передо мной было выжжено и усеяно обуглившимися трупами оживших.
Только теперь их уже никто не поднимет из мёртвых.
— В поле, — я указал пальцем, где развернул пустые грузовики. — Там остались мешки с крупами и прочим. Иван покажет. Их надо доставить в деревню и распределить по нужде.
Следом ко мне подбежала Маша, с глазами полными слез и страха. Она посмотрела на меня так, словно я уже остыл.
— Живой я, живой… — успокоил я сестру. — Но впредь нам неплохо было бы обзавестись союзниками. Знаешь, как говорится, один воин — хорошо, но для войны требуется армия.
— И что ты думаешь делать?
— Завтра поеду договариваться с нашими соседями по работам в карьере. Наших мужиков мало будет. А после двинусь с визитом к хану. Если нам придется еще и с его кознями бороться, то рук не хватит.
— Думаешь, это хорошая идея?
— А разве я когда-то позволял в себе усомниться?
Маша стыдливо отвела взгляд.
— Именно. Сомнения порождают хаос, а хаос ведёт к гибели. Так что никогда не сомневайся, — я шутливо пальцем вздернул ей нос и подмигнул. — Успокой женщин и детей в деревне. Они напуганы. А мне надо собрать урожай с наших мертвяков и осмотреть частокол.
Маша кивнула и ушла обратно в деревню.
Я поднялся. Голова еще немного кружилась, а в животе крутило. Но я должен был собрать распустившийся на трупах дурман.
Вокруг пахло гарью и смертью. Обугленные останки оживших лежали вперемешку с пеплом и щепками от частокола.
Я медленно шёл между ними, собирая распустившиеся на трупах угольно-черные цветы дурмана. Каждый из них был пропитан смертельной энергией и ждал своего очищения.
— Ваше сиятельство! — Пётр подошёл ко мне, держа в руках окровавленный топор. — Мы пересчитали людей. Трое заражённых, погибших нет.
Я кивнул, сжимая в ладони цветы.
Трое, которые могут не дожить до утра. Слишком большой удар по нашей маленькой общине.
— Позаботьтесь о всех заражённых как следует.
Пётр утвердительно кивнул:
— А что с частоколом?
Я оглядел разрушенные участки. Дерево почернело, будто его годами разъедала гниль.
— Сожгите всё, что тронуто скверной. Новую стену будем строить из камня.
— Из камня? Но это же…
— Долго? Тяжело? Почти невозможно? — я усмехнулся. — Зато не сгниёт за одну ночь.
Пётр хмыкнул, но спорить не стал.
Тем временем я закончил сбор дурмана. И коснулся уцелевшего частокола, лишая его тех свойств, которыми ранее наделил, чтобы мужики могли сжечь все, что так долго строили.
Пока мужики поджигали частокол, я отправился проверить заражённых. Они лежали в амбаре, отгороженные от остальных — молодой парень и двое мужчин постарше. Их кожа уже начала темнеть, а вены проступали чёрными нитями.
Дело дрянь. А у меня даже не осталось рукреции, которая могла бы замедлить процесс заражения. За доктором отправлять тоже было поздно. По размытым дорогам не успеют привести.
— Миша, — окликнула меня матушка.
Я обернулся, хмуро глядя на неё.
— Ты не серчай, но я приберегла тут один цветочек. Больно он красивый, — она раскрыла руки и показала мне бутон рукреции. — Думаю, он тебе сейчас будет нужнее.
Я замер, глядя на хрупкий цветок в её руках. Его лепестки переливались в свете факелов, словно наполненные внутренним светом.
— Матушка… — голос мой сорвался. — Ты же знаешь, что это значит для тебя?
Она лишь улыбнулась, морщинки у глаз разбежались лучиками.
— А мне-то зачем красота, коли кто-то сгинет? Бери, Мишенька.
Я сжал бутон в ладони, ощущая его пульсацию. Рукреция — редкий цветок, умевший исцелять, замедлять заражение, даже усиливать заклинания. Но самое ценное — он поглощал яды, очищая тело.
— Спасибо, — прошептал я, чувствуя ком в горле.