Он лишь сглотнул и перекрестился.
Я повернул рубильник. Раздался глухой, мощный щелчок, и вдоль всего цеха, по старым шинам, под потолком, пробежал гул. Он нарастал, превращаясь в ровное, могучее дребезжание — звук жизни, тока, бегущего по проводам. Лампочки под потолком, покрытые вековой пылью, мигнули раз, другой и загорелись тусклым, желтоватым светом, от которого дрогнули и поползли по стенам густые тени.
Петр ахнул и отшатнулся, как от призрака. Но это был не призрак. Это была реальность, грубая и механическая.
Я подошел к станку. Индикаторы на панели управления замигали зеленым. Сердце завода забилось снова. Без лишнего пафоса я нажал на большую кнопку «Пуск».
Машина оживала медленно, с скрипом и стоном. Сначала дрогнул, а затем плавно тронулся главный вал. За ним, подхватывая ритм, стали вращаться шестерни и шкивы. Загудел вентилятор охлаждения. Затвор воронки, который я исправил, открылся и закрылся, отработав ход идеально. Станок был готов к работе.
— Но… сырья нет, — робко напомнил Петр, все еще не веря своим глазам.
— Сырье есть и будет еще больше. Или ты думал, Пётр, что с последней бойни я потратил весь дурман? — я с язвительной улыбкой посмотрел на помощника.
Неожиданно мой взгляд пал на груду металлолома, сваленной в углу цеха — остаткам прежних неудачных экспериментов. В первый мой визит я не заметил её, поскольку она лежала в тени, а теперь, когда свет вновь освещал цех, всё было видно. Это был хлам, ржавое железо, ни на что не годное. Я положил руку на холодную, бугристую поверхность ржавой балки.
И сосредоточился.
Я чувствовал ее структуру, хрупкую, съеденную дотла коррозией. Я чувствовал примеси, шлак, ослаблявшие металл. Моя магия потекла внутрь, не восстанавливая старое, а перерабатывая, упорядочивая, очищая. Ржавчина посыпалась на пол, как песок. Металл засветился изнутри мягким багровым светом, становясь пластичным, как глина. Он тек, подчиняясь моей воле, формируясь в идеальные, однородные прутья.
Через несколько минут передо мной лежала не куча лома, а аккуратный штат гладких металлических заготовок.
— Вот наше сырье, — я обернулся к Петру. Его лицо было бледным, но в глазах горел уже не страх, а восторг и дикое изумление. — Организуй людей. Найди тех, кто раньше работал на этом станке. И выясни, кто работал с металлом. Нам понадобятся гвозди, скобы, наконечники для стрел, клинки… Найди Немирова. Возможно, он подскажет даже как сделать огнестрельное оружие.
Я подошел к пульту и выключил станок. Гул стих, но эхо еще долго стояло в ушах. В наступившей тишине я посмотрел на Петра.
— Третьего не дано, Петр. Или мы построим все сами, или нас сотрут с лица земли. И мы уже не просто выживаем. Мы начинаем расти.
С этими словами я вышел из цеха, оставляя его осмысливать произошедшее. Воздух снаружи пах дымом и свежеотесанным деревом. С запада доносился ровный, уверенный стук молотков о камень. Ритм нашей новой жизни.
Я стоял у входа в заводской цех, вдыхая смесь запахов: свежеобработанного металла, машинного масла и пыли, которую подняло наше вторжение в это давно забытое царство. Из-за спины доносилось взволнованное бормотание Петра, уже делавшего первые пометки в блокноте — какие бригады снять со стены, кого из стариков-рабочих разыскать первым.
Но мое внимание привлекло не это. С востока, со стороны леса, донесся незнакомый звук. Не стук топоров, не скрип телег и не привычный уже гул стройки. Это был настороженный, тревожный лай собак. Не разрозненный, а слившийся в единый, почти воющий хор. Так лают только на что-то серьезное. На чужака. На зверя. На нечто, не принадлежащее этому миру.
Инстинкт сжал сердце ледяной рукой. Я резко обернулся, перекрывая поток распоряжений Петра.
— ТИХО ВСЕМ!
Пётр замолчал, пораженный не столько резкостью, сколько выражением моего лица. Я замер, вслушиваясь, отфильтровывая привычные шумы стройплощадки. Да, это было именно оттуда — из-за деревни, со стороны дальнего лесного карьера.
Лай не стихал. Он нарастал, становясь все более яростным и… испуганным. Видимо, это были Веретьевские собаки, сбивавшиеся в стаи, а может очередная деревня пала в огне.
— Петр, — голос мой прозвучал тихо, но с такой сталью, что управитель выпрямился по струнке. — Немедленно подними тревогу. По сигналу — все женщины, старики, дети в большой амбар. Рабочие — по бригадам, с оружием. К стене. Немедленно. И найди мне Немирова! Скажи, что на нас идут войной.
Он не стал спрашивать ни о чем. Кивнул и бросился бежать, крича что-то крестьянам.
Я же сорвался с места и побежал не к стене, а вперед, навстречу опасности. Мне нужно было увидеть. Понять.