Быстрым взглядом я окинул местность. Бочка со смолой! Ее готовили для пропитки балок новых ворот. Она стояла в сторонке, рядом валялась горстка тряпья и брошенный, тлеющий фитиль — кто-то из рабочих курил тут минуту назад.
Это был шанс.
— Немиров! Прикрой меня!
Я бросился к бочке, отчаянно надеясь, что она не пустая. Мураши, почуяв легкую добычу, устремились за мной. Палаш капитана взметнулся, отсекая одну тень, потом другую. Он покупал мне секунды.
Я с силой опрокинул бочку. Густая, липкая смола хлынула на землю, растекаясь между камнями и прямо по атакующим тварям. Они замедлились, вязнув в едкой жиже.
Я схватил тлеющий фитиль с земли и, не дав ему потухнуть, швырнул прямо в лужу смолы.
Вспышка была ослепительной. Огонь с сухим треском побежал по смоле, превращая участок стены в адский котел. Дымные мураши, охваченные пламенем, издавали противный визгливый писк, похожий на скрежет стекла. Они корчились, сжимались в черные, обугленные комья и рассыпались в пепел. На несколько мгновений атака захлебнулась, отбитая стеной огня и жара.
Мы получили передышку. Небольшую, но бесценную.
— Капитан! — я подхватил под руку обессилевшего Немирова. — Держись! Как обстановка?
— Тяжело… — он вытер лицо, размазав кровь и сажу. — Жгут… но их слишком много. Стена не выдержит. Нужно отходить к амбарам, устраивать последний рубеж.
Он был прав. Наш недостроенный символ надежды трещал по швам. Но отступать было некуда. За нами были старики, женщины, дети.
И тут мой взгляд упал на груду камней, приготовленных для кладки. Обычный известняк. Тот самый, что не мог противостоять магии тварей.
Но что, если его изменить?
Я оттолкнулся от стены и подбежал к груде. На этот раз я не просто представлял защиту. Я представлял оружие. Ядро. Сердцевину. Я вкладывал в камни не непоколебимость, а гнев. Ответный удар.
Я выхватил один из камней из груды. Он был шероховатым и холодным. Я сжал его изо всех сил, чувствуя, как магия из меня перетекает в него, меняя его структуру, наполняя ее силой и… гневом.
— Прочь со стены! — крикнул я Немирову и остальным. — Все отходите!
Они послушались, отползая к баррикадам из телег.
Я размахнулся и швырнул заряженный камень в самую гущу наступающей темной массы.
Камень влетел в строй тварей и… взорвался.
Но это был не взрыв огня и железа. Это была вспышка ослепительно-белого, чистого света. Энергия, которую я вложил в известняк, высвободилась одномоментно, ударив по тварям их же оружием — магией холода, но преображенной, усиленной в сотни раз. Волна инея, острейшего, как бритва, разлетелась во все стороны, пронзая и разрывая тени на части. Десятки мурашей обратились в черную пыль.
Наступила тишина, оглушительная после грохота битвы. Атака захлебнулась. Твари на мгновение отхлынули, будто испугавшись внезапного ответа.
Я стоял, тяжело дыша, чувствуя, как темнеет в глазах. Два мощных выплеска магии опустошили меня почти дотла.
Но мы выстояли. Мы получили нашу минуту.
С запада донесся новый звук — не лай собак и не шипение тварей. Это был мощный, ритмичный гул. Гул работающего завода.
И затем из-за угла амбара выкатилась телега, запряженная парой лошадей. На телеге стоял Петр, его лицо было бледным, но решительным. А рядом с ним, дымился и пыхтел тот самый станок, снятый с фундамента и наскоко прикрученный к повозке. Из его разверстой пасти-воронки вместо дурмана сыпались… металлические стрелы, наконечники, обломки заточенного железа.
— Ваше сиятельство! — закричал Петр, с трудом перекрывая гул машины. — Получилось! Не знаю, как, но получилось!
Станок, работая на износ, выплевывал смертельный дождь из металла прямо в ряды наступающих тварей. Физические обломки, может, и не убивали их насмерть, но калечили, сбивали с ног, отбрасывали назад. Это была не магия, но это была ярость. Ярость человеческого гения, вставшего на защиту своего дома.
И за телегой, с косами, вилами, топорами и самодельными алебардами, шли те, кого мы защищали. Мужики, что только что прятались за баррикадами. Бабы с кипятком и железными котелками. Даже старики с охотничьими рогатинами.
Они молча встали рядом со мной, образуя живую стену. Их глаза были полны не ужаса, а гнева.
Твари отступили еще на шаг. Их бесформенная масса заколебалась, почуяв нечто новое, чего они не встречали прежде. Не просто страх. Не просто магию.
Волю. Волю к жизни.
— ЗА РОДИНУ! — крикнул я хриплым, сорванным голосом.
И живая стена ответила мне грохотом, который был страшнее любого грома: