Мартов. Послушайте, Троцкий, это неправда. Никто тогда из нас, участников этой драмы, ни в Смольном, ни в Зимнем не отдавал себе отчета в происходящем. Всех тащили за собой события. Вы действительно ждали съезда, и у вас были свои резоны. А всю эту теорию камуфляжа вы прочли у нашего Суханова года через два после революции, а потом уже сделали своей. Она понадобилась вам для того, чтобы снять противоречие между вашей позицией и позицией Ленина, который полагал, что ждать съезда — это полный идиотизм. Уверяю вас, если бы съезд собрался не на фоне восстания, — ни мы, ни эсеры со съезда бы не ушли, и большевистские руки не были бы развязаны. Вы, конечно, сыграли выдающуюся роль в организации восстания, этого опровергнуть никто не может, но если бы не Ленин, не его приход в Смольный в 12 ночи, вы стали бы, как говорят на Западе, человеком «упущенные возможности».
Генералы обсуждают дислокацию Лукомского.
Марков. Коллонтай.
Корнилов. Безусловно.
Лукомский. Максим Горький.
Деникин. Мартова туда же и Плеханова.
Корнилов. Бронштейн… Каменев… Сталин… И этот, как его — Иоффе.
Марков. Вообще с большевиками ясно — их надо всех.
Деникин. Их хорошо бы все-таки вытащить на процесс, хотя бы главарей.
Марков. Зачем? Главное — не церемониться и не связывать себе руки юридическими формальностями.
Лукомский. Один процесс мы осилим. Мотивированное и хорошо подготовленное обвинение в шпионаже в пользу Германии — это посильнее, чем просто расстрел. Это политический расстрел.
Корнилов. Вся эта левая, так называемая революционная демократия, — здесь вопроса нет. Страна это встретит с пониманием. Я ставлю другую задачу — надо вызвать состояние шока, паралича, чтобы ни одна мразь не посмела поднять голову. Понимаете — шока! Добьемся мы этого, поставив к стенке Ленина с каким-нибудь рабочим? Никогда. А вот если на фонарных столбах закачаются Родзянки и Милюковы, Струве и Бердяевы…
Марков. Не забудьте Керенского!
Деникин. А вот Струве — это уже перебор.
Корнилов. Не страшен перебор, Антон Иванович, страшен недобор. Мы парализуем всю эту публику только в том случае, если невод наш будет достаточно широк. Я шутить не люблю. Всей этой мыслящей, болтающей, претендующей публике — все наши несчастья от нее! — укорот! Пройдет по Руси конвульсия — считайте, победили. Поймите, я человек совсем не кровожадный, я тоже исхожу из целесообразности. Нам с вами надо Россию спасать. Не мы ее на край могилы поставили, а спасать нам.
Лукомский. Только в случае конвульсии мы сможем реализовать наш план стройной системы военной диктатуры. Все население формируется в три армии — на фронте, на транспорте и на заводах в тылу. Советы разгоняются, все массовые организации, профсоюзы распускаются, печать, за исключением нашей, ликвидируется…
Деникин. Ну зачем же, мы все же Европа. Достаточно жесткой цензуры.
Лукомский. Согласен. Все партии будут распущены. Вся общественная деятельность — через новую политическую партию во главе с Корниловым.
Деникин. Тоже не уверен. Нам стоит делать вид, что мы в тени. Мы — генералы, люди дела. Болтающих людей для партии мы всегда найдем.
Марков (смеется). Оставим кого-нибудь на разживу…
Корнилов. Добавьте немедленное расформирование и фильтрацию всех революционизированных частей. Для солдат этих частей — концлагеря с самым суровым режимом и уменьшенным питанием. Режим военно-полевых судов и смертная казнь для гражданских лиц по всей стране. Ни Петрограду, ни Москве я не верю. Пусть там сначала поработают казачки.